— Я люблю тебя, — говорю я ему, прижимаясь носом к его носу. — Я так сильно люблю тебя, детка.
Он замолкает на мгновение, глядя на меня сквозь завесу моих волос.
— Я тоже люблю тебя, малышка, — наконец говорит он, и я слышу эмоции в его голосе. — Больше всего на свете.
Глава 52
Она на моих коленях ест хлопья, а Маверик обнимает Эллу через стол от нас, выражение его лица серьезное, когда он смотрит на меня.
Я шлепаю Сид по бедру, и она раздраженно произносит мое имя, от чего мой член становится еще тверже.
Я знаю, что она тоже это чувствует, по тому, как она вздыхает, словно в раздражении, но я знаю, что она не может насытиться мной.
Прошло две недели со дня смерти Мэддокса, и, клянусь Богом, его гребаное тело, гниющее в земле, сделало всех счастливее. Светлее. Полными... чем-то похожим на чертову радость.
Если бы не Мав, сидящий напротив меня, словно кто-то нассал в его гребаные кукурузные хлопья — у меня их нет, Сид ест что-то фруктовое, потому что мы оба знаем, что это лучшие хлопья — у меня был бы еще один отличный гребаный день.
Прошло больше двух недель с тех пор, как я в последний раз употреблял, и я уже даже не думаю об этом.
Во всяком случае, не обычно.
Иногда я замечаю этот шрам на растущем животе моей жены, и мне хочется провести по нему лезвием, вырезать его нахуй, и при этом ударить очередью.
Но я не обращаю на это внимания, потому что наш ребенок, растущий внутри нее, самое прекрасное, что я когда-либо видел в своей гребаной жизни. Я кладу руку на ее живот, моя грудь сжимается при мысли об этом.
Быть отцом. А она — матерью.
Она уже так совершенна. Потом она будет еще лучше.
Я ничего не слышал о Джеремайе Рейне, и иногда я думаю, что он может быть мертв. Не думаю, что меня это волнует.
Но иногда... я задаюсь вопросом.
Несколько ночей Сид плакала по нему, и хотя меня это бесит, видеть ее такой эмоциональной из-за другого мужчины, я просто позволяю ей, обнимая ее.
Я не очень понимаю их связь, но я знаю, что Джеремайя посадил Мэддокса в свою машину и привез его сюда, чтобы убить ради нее. Я знаю, что он убил Элизабет Астор тоже.
Ради нее.
— Завтра у нас Совет, — говорит Мав, отрывая меня от мыслей о нем, и Элла закатывает глаза, что заставляет меня улыбнуться, но Мав, должно быть, видит это, потому что он протягивает руку вниз по ее футболке и захватывает в горсть ее сиськи.
Она краснеет, поворачивается, чтобы посмотреть на него, но он просто продолжает говорить со мной, его рука все еще лежит на ее футболке, а Сид разваливается у меня на коленях, ее ноги свисают над моими под полированным деревянным столом.
Я просовываю руку между ее бедер, незаметно для них, и это заставляет ее маленькую симпатичную попку замолчать. Я слышу только ее резкий вдох, затем громкий хруст хлопьев, когда она запихивает ложку в рот и смотрит на почти пустую черную миску на столе.
Я хватаю ее за бедро и не свожу глаз с Мава.
— Я не пойду.
— Ты не можешь просто не пойти, Люци, черт возьми, — его рука выскальзывает из футболки Эллы, и он поднимает свою руку, опуская ее на стол, сцепив пальцы. — Мой отец, блядь, мертв, — говорит он, и я слышу боль в его словах. Он не упоминает свою маму, и я знаю, что это причиняет еще большую боль.
Возможно, он хочет отрицать это, но даже Бруклин плакала. Я был там, когда он сказал ей об этом, в доме Эзры.
Эзра тоже выглядел облегченным, но любопытно, что Эзра не выглядел слишком расстроенным из-за того, кто похитил его маму. Его это вообще никогда не волновало.
Но они сфотографировали мою жену, так что как только я узнаю, кто это был, я убью и их.
И вот откуда я знаю, что Маверик знает, что смерть его родителей это... то, что должно было случиться. Иначе он убил бы Джеремайю в больнице.
Но он этого не сделал.
Мы отпустили его.
— Остальные... — Мав проводит рукой по волосам, и я вижу имя своей жены и хочу убить его на хрен снова и снова.
Но она моя.
Она у меня на коленях.
Она больше не убежит.
Мы разговаривали. По-настоящему разговаривали. И трахались, конечно, и иногда мы все еще кричим друг на друга, и иногда она ведет себя так, будто ненавидит меня, но я знаю, что она не имеет в виду этого.
Я знаю, что она любит меня до смерти.
— Остальные приличные, — говорит Мав, и я так смеюсь над этим. Даже Сид фыркает, отпихивая от себя свою пустую миску, когда она прислоняется ко мне, моя рука все еще между ее бедер, одна все еще на ее бедре.
— Молодец, брат, — говорю я Маверику, пожимая плечами. — Ты можешь идти. Дай мне знать, что они обсуждают.