Все они, конечно, были белыми. Джинни и не ожидала, что ее отец будет искать свою новую любовь среди темнокожих только потому, что такой была мама – в этой части Уэльса вообще непросто было найти людей с другим цветом кожи, – но когда обстоятельства начинали давить на нее, это было частью ее ноши. Ничего не менялось: она так и оставалась черной девочкой в мире белых, с тех самых пор, как ей впервые об этом напомнили. О, та считалочка про «эни-бени-жабу»… От одного воспоминания в груди Джинни разгоралась ярость. Но эта проблема не требовала срочного решения. Пока не требовала, но Джинни уже исполнилось шестнадцать и, хотя она считала себя симпатичной, и папа твердил то же самое, и подруги, но парни… Парни были тру́сами. Ни один из них не решался выделиться из толпы и встречаться с темнокожей девчонкой. Джинни прекрасно это понимала. Ни один так и не позвал ее на свидание. Да если бы и позвал, все равно ничего бы не вышло, ведь они продолжали бы чувствовать себя не такими как все, это вечно примешивалось бы к их отношениям. Джинни удалось отогнать эту мысль, спрятать ее подальше, но она никуда не делась и дожидалась своего часа. Однажды эту проблему придется как-то решать.
– Ужин готов, – окликнул ее из кухни отец.
– Я не голодна, – тихо ответила она, но все равно села за стол. И спросила, глядя поверх разделявшего их каре из ягненка и салата: – Зачем она приходила?
– Просто ехала мимо.
– Но к нам нельзя заехать по дороге из Аберистуита в Ливерпуль.
– Наверное, на выходные собиралась куда-то еще. Как знать? И какое нам дело?
– Мне она показалась глупой.
– Думаю, она это заметила.
– В каком смысле?
– Ты была не слишком тактична.
– Я?
– И смотрела на нее, как на ядовитую змею.
– Неправда…
– Впрочем, вряд ли это имеет значение. Не думаю, что она еще у нас появится.
– У нее было очень много документов. Они имеют какое-то отношение ко мне?
– Конечно нет. Салат доедать будешь?
Когда обед был закончен, Джинни помыла посуду, а потом ушла на улицу: вниз по дороге, ведущей к пляжу. Так уж получилось, что их дом – и два соседних – стоял на короткой улочке, которая вела от главной дороги прямо к морю. По одну ее сторону перекатывались бесконечными волнами поросшие травой высокие холмы – еще не горы, но так похоже. По другую тянулось побережье, мир магии и красоты, царство, в котором Джинни чувствовала себя королевой.
Участок между главной дорогой и морем был примерно полтора километра в ширину и напоминал слоеный пирог: сразу за насыпью начиналось поле, ограниченное с одной стороны улицей, на которой стоял дом Джинни. За домом тянулось другое поле – его пересекала железная дорога, а после – еще поле, до самых песчаных дюн и прятавшегося за ними пляжа. По правую руку можно было найти парковку, маленький магазин и крошечную стоянку для трейлеров – из дома ее не было видно. Слева впадала в море речушка, которая брала начало в холмах несколькими километрами выше и мягко катила свои воды среди скал, чтобы здесь, внизу, разлиться и замедлиться, образуя лагуну. За ней тянулись дюны – далеко, до самого горизонта, где можно было разглядеть полоску аэродрома и изредка мелькавшие там серебряные крылья самолетов, поднимавшихся в воздух и исчезавших над морем. Весь этот мир – от взлетной полосы до стоянки для трейлеров, от главной дороги до края моря – принадлежал Джинни.
Во-первых, потому что она отлично знала эти места, за годы жизни здесь изучив каждый сантиметр этого слоеного пирога, этого маленького мирка на границе холмов и моря. Во-вторых, она рисовала его, целиком перенеся на холст: от насекомых на каменных стенах, сложенных без раствора, до руин церкви, наполовину засыпанных песком, и маленького мостика, по которому железная дорога перебиралась через широкое устье реки. И наконец, он принадлежал ей потому, что Джинни его любила. Каждый, кто входил в этот мир, становился ее подданным, даже не зная об этом, и был обязан любить ее, незримо свидетельствуя свое почтение. В королевстве Джинни запрещены были неприятности: она отвечала за это и пресекала их на корню.
Вот и сейчас, спускаясь вниз по улице, она осматривала окружающий пейзаж, будто дозорный: округлые камни в древней кладке стен, покрытые мхом и серые от времени, стебли травы на поле, высохшие и порыжевшие из-за жары, задержавшейся на много недель, медное солнце, которое через час или два скроется наконец в морской пучине. Все на месте, все так, как до́лжно.