Гаринда, задохнувшись, согнулась. Патерсон схватил ее за волосы и поднял голову жены Брана, на глазах которой выступили слезы.
– Смею, милашка, потому что могу. – Он развернул ее к себе спиной и толкнул на стол, задрал короткую юбку и похлопал по заду. – Хорошая попка! – оскалился он в улыбке и, достав из рта окурок, притушил ее о ягодицу Гаринды.
Женщина закричала и дернулась, но ладонь бандита резко и сильно припечатала ее голову к столу, превратив крик в стон и хрипы.
Бран вскочил и, не обращая внимания на кровь, хлеставшую из носа, сжав кулаки, бросился на Патерсона. Но двое мужчин, без дела стоявшие до этого у стен, перехватили его, скрутили руки и стали держать.
Окурок достал нож, разрезал резинку трусиков и просто сорвал их с пребывающей в шоке Гаринды. Он вошел в нее резко и с болью. Женщина вскрикнула и забилась под ним. Почувствовав, что та стала дергаться, стараясь вырваться, сильнее придавил ее голову к столу, и женщина, захлебываясь кровью и почти теряя сознание от боли, сдалась.
Бран, подвывая от бессилия, закрыл глаза.
– Видишь, Швырник, как опасно воровать чужие деньги, – закончив свое дело и застегивая штаны, сказал довольный Окурок.
– Я у тебя ничего не воровал, сволочь, – прохрипел Бран. – Это какая-то ошибка. Ты еще за это поплатишься. Его милость не прощает обид.
– Вот о нем давай и поговорим, Бран, – засмеялся Окурок. Он не боялся угроз, сколько этих придурков угрожали ему и где они? Их нет, а он есть и имеет власть над дурнями, которые надеются на закон.
– Княжество должно нашей конторе пять миллионов. Свяжись со своим боссом и передай ему: я жду десять минут, потом снова порадую твою крошку и продам вас пиратам. А перед этим ты мне дашь список всех подданных вашего дурацкого княжества. Я продам пиратам всех и возмещу ущерб.
– У меня нет пяти миллионов, но я готов отдать пятьдесят тысяч кредитов, все, что у нас есть, – прохрипел Бран, согнутый сильными руками боевиков Патерсона, не дающих ему выпрямиться.
– Этого мало, Швырник, соединяйся с боссом. Я жду.
Брана подвели к компу, и он дрожащими руками набрал вызов. Через несколько секунд появился Брык и, рассматривая Брана, спросил:
– У тебя проблемы, дружище?
Но вместо избитого Брана на экране возник Окурок.
– Послушай, морда, передай боссу, что, если через десять минут он не переведет Брану пять миллионов кредитов, он может распрощаться со своими подданными. Время пошло. – И он затушил сигарету о затылок Брана.
Тот заорал и попытался ударить бандита. Но его перехватили и снова скрутили.
Брык покивал в знак того, что понял, и ответил:
– Мой босс на войне, и когда будет, неизвестно, но твои слова, самоубийца, я передам, как только он появится. Держись, Бран, сейчас я ничем помочь не могу. – И Брык исчез с экрана.
– Ну, нет так нет, – снова оскалился в улыбке Патерсон. – Ребята, эта дамочка ваша…
Но договорить он не успел, сидевшая до этого безучастно, с потухшим взором женщина вскочила и неожиданно стремительно бросилась на Окурка.
Вцепилась ему пальцами в лицо и ухватила зубами за нос. Она повисла на нем рыча. Откусила кончик и выплюнула его в глаза бандита. Тот, не ожидавший такого порыва от униженной и раздавленной событиями женщины, сам заорал, схватившись руками за рану. Подоспевшие напарники оторвали Гаринду от Окурка, бросили на пол и стали избивать ногами. Бран вырвался и, выхватив из стола кинжал чести, яростно обрушился на бандитов, прежде чем они сумели применить шокер, он заколол троих. Окурок, немного пришедший в себя, отыскал откушенный кусок своего носа, гнусавя приказал:
– Вызывайте подкрепление, берите этих сумасшедших с собой и скачайте списки всех новороссийских. Ты, сука, еще пожалеешь! – Он яростно пнул бесчувственно лежащую женщину и быстро вышел.
Верхний слой Инферно
– Мать, ты вернулась! – Громкий, удивленно-восторженный вопль разорвал тишину подземелья.
– Сенгуры, возрадуйтесь! Наша Мать вернулась! – Рован расставил все свои четыре руки, подхватил Листи и закружил ее. Его голос в подземных казематах разрушенного города звучал как громовые раскаты. Катился по переходам и достигал самых отдаленных уголков.
Радостная Листи, будучи почти не видна за огромной тушей верховного вождя сенгуров, сияла от удовольствия и покорно позволяла себя обнимать. Старый преданный друг, четверорукий Рован, все так же склонный к драматическим оборотам речи и высокопарным словам. И такой же непосредственный в проявлении чувств, как ребенок. У нее немного защемило сердце от воспоминаний прошлой жизни, о хумане, который появился в ее жизни, как звездочка, упавшая с неба, и так же быстро исчез. Наверное, не простил ее за то, что она приняла предложения князя. Но она не могла поступить по-другому.