Дел не сразу поняла, потом забеспокоилась.
— Ты уверен?
— Воздух пахнет по-другому, — я прищурился. Солнце по-прежнему слепило глаза, хотя песок уже летал в воздухе. Если ветер станет сильнее, самиэль превратится в самум. В пустыне от горячего ветра достаточно неприятностей, а хуже песчаной бури уже ничего не придумаешь.
— Лучше нам найти какое-нибудь убежище, вроде стены в оазисе… — я покачал головой, отгораживаясь от солнца и песка ладонью. — Мы отъехали слишком далеко. Может найдем какие-нибудь деревья…
— Я помню самум… — Дел поежилась и не стала продолжать.
Я тоже его не забыл. Тогда мы только встретились и Дел была совсем недоступной…
Я криво улыбнулся, вспоминая те дни. И длинные темные ночи разочарований.
Дел ткнула меня в спину.
— Мы едем дальше? Или остаемся здесь?
— Кто-то поедет, а кто-то пойдет. Жеребец устал, ему нужен отдых.
Дел изобразила задумчивость и наконец приняла решение:
— Ну так уж и быть, пусть тем, кто пойдет буду я, — она соскользнула по гнедому крупу и пошла к голове жеребца. — По-моему впереди что-то растет.
Я пожал плечами.
— Замечательно, тогда вперед. Не хотелось бы останавливаться, в любой момент ожидая появления новых гончих аид… — я повернулся, прищурившись осмотрел горизонт в той стороне, откуда мы пришли. — Если Незбет не соврал и они действительно так близко, долго гнаться за нами им не придется. По крайней мере некоторым из них. Мы постоянно по разным причинам задерживаемся и теряем слишком много времени.
— И чем больше мы будем задерживаться, тем больше их будет догонять нас.
— Это точно, — согласился я. — Давай надеяться, что если вскоре кто-то и появится, то это будут выскочки вроде Незбета, пожертвовавшие собственным благополучием ради славы и вырвавшиеся намного вперед.
— Мне не нравится, что так много танцоров согласились охотиться за своими, — мрачно сообщила Дел.
Я обернулся.
— С танцорами мечей мы справимся. Мы двое из лучших, помнишь? Если не самые лучшие, — я сказал «мы» понимая, что она заслужила это. — И кроме того, всей толпой они не нападут. Это против правил круга. Они будут танцевать один за другим. Я больше волнуюсь из-за племен.
Но Дел не могла успокоиться из-за танцоров мечей.
— И сколько танцев ты сумеешь выиграть, в твоем состоянии?
— Я? Аиды, баска… я могу ссылаться на больное колено очень долго, — я усмехнулся. — Может, в конце концов они устанут ждать и сдадутся.
— А ты когда-нибудь сдавался, если тебя нанимали на работу?
— Один раз. Тот человек действительно заболел… он умирал и я отпустил его. Но между прочим, могу сообщить тебе, что я ограничился гонораром, может это возродит хотя бы часть твоей веры в меня.
— Часть возродит, — согласилась она. — Но тебе нужно было вернуть и гонорар, поскольку ты не выполнил задание.
— Ну… да, — и я снова прищурился, защищаясь от укусов песка. — Давай к тем кустам. Надеюсь, ему это надоест до того, как он превратится в самум.
Немного позже, когда мы съежившись лежали среди кустов, Дел сообщила то, что и без слов было ясно.
— Он не прекращается.
— Нет.
— И даже становится сильнее.
— Да.
— Значит будет самум.
— Похоже на то, — я по привычке попытался согнуть колено, выругался и сел.
Возразить было нечего. Он не прекращался. Он становился сильнее. И он почти превратился в самум.
Нет, он уже превратился.
— Аиды, — пробормотал я.
Дел, сжавшаяся среди корявых кустов, повернулась и увидела то, что обнаружил я: через горизонт перекатывалось охряно-темное облако песка и грязи.
Жеребец беспокойно заржал и начал рыть песок, добавляя в воздух пыли. Я поднялся, прохромал два шага к нему, успокаивающе провел рукой по шее.
— Легче, старина. Ты знаешь правила этого танца. Приляг, закрой глаза… — я положил руку на оголовье уздечки, собираясь заставить жеребца лечь.
И тут меня осенило.
Я мрачно посмотрел на клубы песка, катившиеся из-за горизонта. Там, где мы находились, был пока еще самиэль, а не самум, но через несколько минут истинная сила и ярость песчаной бури поглотит нас. Положение было не совсем безнадежным: у нас были одеяла, вода и еда, так что даже если самум продлится несколько дней…
Нет, об этом лучше не думать.
Думай о чем-нибудь другом. О магии.
Незбет сказал: я вызвал огонь с неба своим мечом. И я сделал стекло день или два назад. Дважды я создал что-то из ничего, используя магию Самиэля и подчиняя ее своей воле. В Искандаре я вызвал песчаную бурю, чтобы облегчить нам побег, и держал ее под контролем. Стеклянный круг получился случайно, я смутно помнил как это произошло, но все равно, это означало, что с помощью Самиэля, если обстоятельства вынуждали меня, я мог совершать чудеса.
И не выпускать из-под контроля магию.
Племена верили, что джихади может сделать невозможное, например превратить песок в траву. Так почему же они не поверили, что я джихади после того, как я вызвал огонь с неба?
Потому что Песчаный Тигр был всего лишь танцором меча, который провел детство чулы. А рядом с ним стоял Аджани. Аджани — огромный, могучий, умный, который по выражению Кота Беллина горел очень ярко — заставил их поверить в себя. Он потратил на это много слов и времени.
Теперь я мог доказать им, что Оракул показал на меня, только сделав то, на что способен один джихади.
А для этого мне нужна была магия.
Жеребец невесело кивнул, потом повернул голову, ткнулся лбом мне в грудь и сильно потерся, что лишило меня с таким трудом сохраняемого равновесия. Я устоял только потому что успел ухватиться за седло, и выругался, когда больное колено напомнило о моем неделикатном отношении к нему.
Песня ветра изменилась.
— Тигр…
Я перестал ругаться и осмотрелся. День превращался в ночь.
Времени уже не было.
Я отвязал жеребца от куста, который он легко мог выдрать, но не выдирал потому что ему и в голову не приходило, что он явно сильнее — и умнее — сидящего в песке растения. Все лошади таковы. Повод я закинул ему на шею и привязал к седлу. Если жеребец вздумает спасаться бегством — чего я опасался — лучше предусмотрительно избавить его от травм. Болтающийся повод обычно рвется, когда на него наступают. Но однажды я видел как нога убегавшей лошади попала в петлю болтавшегося повода, и, споткнувшись и неудачно упав, лошадь сломала себе шею.
— Не поднимайся, — посоветовал я Дел, — а лучше ложись. Можешь даже закрыть глаза или спрятаться под одеяло. Я сам не представляю, что может произойти.
Дел сидела прямо.
— Что ты… Тигр!
Я вынул из ножен меч.
— Эта штука у меня уже давно, а я так и не выяснил, что я могу с ней сделать.
— Или он с тобой!
— Ну… и такое может быть, — я прищурился, спасаясь от песка, выплюнул грязь изо рта и пожал плечами. — Придется рискнуть. И к тому же, баска… может удастся задержать идущих за нами гончих.
— Это может убить тебя!
— Нет, — усмехнулся я. — Убить меня придется тебе, если Чоса слишком разойдется.
Она тут же замолчала.
На это я и рассчитывал; размышления о предстоящем меня тоже не радовали.
И рисковал я гораздо больше, чем она.
Я так думаю.
Аиды, как же я ненавижу магию.
13
Я подумал о песне, просто о глупой песенке. Я не мастер в пении (Дел сказала бы совсем не мастер) и поэтому всегда чувствую себя втройне глупо, когда приходится петь. Я стоял в окружении песков и сочинял песенку, даже напевал вслух, потому что из прошлого опыта знал, что без этого было не обойтись. По крайней мере раньше каждый раз я пел.
Северяне Стаал-Уста мне все подробно объясняли: пение позволяло оживить меч, вложить в него сознание, вызвать силу, скрытую в яватме, омытой тщательно продуманными ритуалами и рунами. Согласно привычным мне представлениям о танце, пение только мешало сосредоточиться. Готовиться к вступлению в круг нужно было совсем иначе: замкнуться в себе, оживить свою душу, успокоить свои чувства…