— Это акетни! — зашипел он. — ЦЕЛЫЙ акетни!
Дел хорошо почувствовала интонацию, хотя и не поняла смысл.
— Чем он так расстроен?
— Ничего нового, — объяснил я. — Он поет ту же старую песню, — я сел на одеяло, уже привычно поудобнее устроив колено, и посмотрел вверх на Мехмета. — Я не знаю, что такое ЦЕЛЫЙ акетни и не представляю, что такое акетни вообще. Так что давай лучше раскладывай свободное одеяло, устраивайся на ночь, а беспокоиться об акетни будешь утром.
Он застыл в такой напряженной позе, что я испугался, как бы он не сломался. Но он только вздрогнул, потом упал на колени, склонил голову, прижал одну ладонь к сердцу и начал бормотать что-то на неизвестном мне диалекте.
— Снова за свое, — поморщился я.
Мехмет замолчал. Я чувствовал, что он на пределе самоконтроля.
— Тогда может быть вы позволите мне позаимствовать у вас лошадь? — тихо спросил он. — И воду? Я поеду сейчас, а вы догоните утром.
Мне пришло в голову, что если мы позволим ему взять лошадь и воду, самим нам ехать уже никуда не придется. Но в этом случае мы оставались в невыгодном положении: два человека на одной лошади и минимум воды.
— Нет, — я выкопал в суме буханки пресного хлеба и два куска сушеного мяса кумфы. — Придется подождать.
Мехмет резко повернулся к Дел, которая, застыв от страсти в его голосе, разглядывала Южанина. Он набрал побольше воздуха и снова начал свой рассказ, присоединив к нему просьбу дать ему кобылу и немного воды.
— Она не понимает, — сказал я ему. — Она не знает твоего языка.
Он подумал и с трудом подбирая слова повторил все на Пустынном.
Дел посмотрела на меня.
— Если я скажу нет, он ведь не попытается украсть ее, а? — ей, как и мне, совсем не хотелось ехать вдвоем на одной лошади и периодически идти, чтобы дать жеребцу отдохнуть.
С улыбкой я повторил вопрос Мехмету и тот просто пришел в ужас. Он вскочил на ноги, потом снова упал на колени, сжимая свой порванный бурнус, словно собирался разодрать его, и затараторил что-то вроде укоризненной речи, обращаясь к Дел, ко мне и к небесам.
— Я не знаю, — я опередил вопрос Дел. — Кажется мы его оскорбили.
— А-а, — она вздохнула и полезла в сумку за своим ужином. — Мне очень жаль, что он так на это отреагировал, но теперь, надеюсь, он будет держаться подальше от кобылы.
— Пусть лучше уводит кобылу, чем жеребца, — я жевал хлеб и краем уха слушал молитвы Мехмета. — Как ты думаешь, он так всю ночь проведет?
Во взгляде Дел появилась растерянность.
— Послушай, ну если он так беспокоится…
— Нет.
— Если они в опасности…
— Нет. Может им очень хочется пить, но ночь они переживут. Это люди Пенджи, баска… день или два без воды не убьют их. Они умеют приспосабливаться. Поверь мне, если знаешь…
— Мехмет боится…
— Мехмет боится, что у него будут неприятности из-за того, что он так задерживается, — я запихнул слишком большой кусок сухой кумфы в рот и старательно начал жевать его.
Дел прищелкнула языком от отвращения.
С полным ртом, я оскалился.
— Джамайл любил так делать, — сказала она. — Конечно он был гораздо моложе и просто не мог придумать ничего поумнее.
— Видишь? — я посмотрел на Мехмета, с мрачным видом взявшегося за одеяло. — Типично по-женски, пользоваться любым случаем, чтобы переделать мужчину. Я только одного не могу понять, почему даже мужчина сразу понравился женщине, она все равно хочет его изменить?
— Ты мне сразу не понравился, — прохладно сообщила Дел, а Мехмет смотрел на меня с нескрываемым недоумением; неужели он действительно был ТАКИМ молодым? Или просто запаздывал в развитии и ничего не знал об отношениях мужчины и женщины?
Я задумчиво прикусил губу.
— Ты уже достаточно пыталась изменить меня, баска.
— И кое в чем преуспела, — Дел элегантно откусила небольшой кусочек кумфы и воспитанно прожевала его.
Я показал в ее сторону клоками своего куска.
— Видишь? — снова обратился я к Мехмету. — А какие женщины у вас в акетни?
Мехмет посмотрел на Дел.
— Старые, — сказал он. — И моя мать, — дополнение многое о нем говорило.
Я поднял флягу.
— И они, конечно, тоже стараются изменить тебя.
Он пожал плечами.
— В акетни нужно делать то, что говорят. Что бы мы ни узнавали от песка… — он замолчал. — Я уже сказал слишком много.
— Священная чепуха, да? — я кивнул. — Вот это тоже по-женски. Они вечно все перекручивают, придумывают какие-то ритуалы, лишь бы заставить людей подчиняться. Старые, молодые, все они такие, — я покосился на Дел. — Даже Северянки.
Дел спокойно жевала кумфу.
Я снова повернулся к Мехмету.
— А эта плата…. это что-то ценное?
Мехмет вытащил из сумы кусок кумфы.
— Очень ценное…
Я скептически выгнул брови.
— Если оно такое ценное, почему эти «проводники» его не взяли?
— Потому что они были слепы. — Мехмет пожал плечами. — Их души затворены.
— А моя нет? Если, конечно, она у меня есть.
Мехмет сосредоточенно жевал мясо.
— Но ты же здесь, — сообщил он. И это тоже о многом говорило.
Я раздраженно поерзал на одеяле, стараясь поудобнее устроить колено, и выпил еще вина.
— Ну ладно, с платой разберемся, когда приедем в Кууми. Много времени это не займет — вы не так далеко от дороги. Может ваши проводники и не хотели, чтобы вы погибли.
Мехмет пожал плечами.
— Теперь это не имеет значения. Они сами выбрали свое будущее.
Я наморщил лоб.
— Да?
Но Мехмет уже закончил разговор. Он молча доел свою кумфу, смыл ее в желудок водой, лег на одеяло и уставился в небо. Снова бормотание. Словно звезды — или боги — могли его услышать. Я повернул голову и долго лежал, глядя в темноту. Думая: а вдруг могли.
Я проснулся, услышав возмущенное ржание жеребца и шелест песка под его ногами. Я вскочил и помчался к нему еще до того, как успел вспомнить о больном колене, так что все мои усилия по излечению пошли прахом. Изобретательно ругаясь, я похромал дальше.
Мехмет обернулся, почувствовав мое приближение. В руках он держал потник. Увидев выражение моего лица — и обнаженный меч — он сделал шаг назад.
— Я только хотел помочь, — запротестовал он. — Не украсть, помочь. Я хотел оседлать его за тебя, — он положил руку на сердце. — Ты же сам говорил: с первыми лучами.
Я бы это первыми лучами не назвал, но рассвет был уже близок. Мне пришлось поверить Мехмету: если бы он действительно собирался украсть лошадь и тихо уехать, он взял бы кобылу. Характер жеребца он успел оценить за день путешествия с нами.
Дел тоже приподнялась и откинула одеяло. Растрепанная светлая коса свисала с плеча.
— Мы можем поесть по дороге.
Я стер песок с глаз и лица, повернувшись спиной к нашему лагерю. Клинок тускло сверкнул черным в слабом свете нового рассвета. Еще несколько минут сна пошли бы мне на пользу; всю ночь я просыпался от кошмаров.
— Отойди от него, — посоветовал я Мехмету. — Он по утрам не в настроении.
Дел тихо хихикнула, но воздержалась от комментария. Мехмет с готовностью отошел, оглядываясь через плечо на проснувшегося жеребца, и решил заняться своим одеялом. Я наклонился, подобрал перевязь, убрал меч в ножны. И выругался, когда ноготь зацепился за кожаный ремень и оторвался.
К моему удивлению боли почти не было. Почерневший ноготь отвалился полностью.
Я пошатнулся.
Дел подошла, изучила «рану» и взглянула на мое окаменевшее лицо.
— Это только ноготь.
— Это безобразно.
— Безобразно? — она посмотрела, потом недоверчиво хохотнула. — После всех ран, которые ты получал, не говоря уже о Стаал-Уста, где я чуть не вырезала тебе кишки — ЭТО тебя волнует?
— Это безобразно, — повторил я, понимая, что говорю глупость.
Дел поймала мое запястье и поднесла руку к моим глазам.
— Ноготь, — повторила она. — Порезы после бритья у тебя были страшнее.