– Какой? Она была единственной из тысяч тысяч других. Наверное, таких больше нет. Воин, друг, боевой товарищ, спутник в путешествиях…
– И любовница? – добавила она к его перечислению. Конан хотел что-то ответить, но она поспешила опередить его: – А в твоем сердце остался хоть уголок для другой женщины?
Конан думал, как описать ей их отношения с Валерией. Как она бросалась к нему в постель со страстью тигрицы и как через несколько часов с неменьшей яростью могла закатить ему оплеуху, если он чересчур явно заглядывался на какую-нибудь трактирную девчонку.
– Понимаешь, – начал он осторожно, – между мужчиной и женщиной есть такие отношения, о которых ты ничего не знаешь и поэтому не сможешь правильно…
– Много ты понимаешь, – Дженна попыталась изобразить уверенность в голосе, – мы с Зулой хорошенько обсудили разные способы… это… вот, чтобы заарканить мужика.
Конан рассмеялся, но вдруг почувствовал, что она взяла его руку и опустила ее под расстегнутое платье. Он невольно обнял ладонью маленькую грудь.
– Слушай, ты сама не понимаешь, что делаешь, – хрипло прошептал он.
Не успел он договорить, как она резко навалилась на него всем телом. От неожиданности он перевернулся на спину, и она оказалась на нем, все крепче прижимаясь к его груди.
– Тогда научи меня, – прошептала она, и ее сладкие губы выкинули из его головы весь здравый смысл.
Холодный ночной ветер хлестал Шадизар, словно жесткая метла, старающаяся вымести из города всю его явную и скрытую грязь.
Тарамис приняла этот ветер как предзнаменование. Знак ухода старого и прихода нового рассвета. Ее платье – золото на небесно-голубом – тоже означало неизбежный приход нового дня, новой эпохи.
Темные глаза обежали большой внутренний двор, вымощенный большими полированными плитами светлого мрамора и окруженный алебастровой колоннадой. Выходившие во двор балконы были пусты; ни единого огонька не мигало в темных окнах. Страже было строго приказано не подпускать никого близко ко двору.
Окруженная свитой жрецов, она смотрела не спящую фигуру Дагота – прекраснейшего из мужчин. Жрецы новой веры, возрожденной из тьмы веков, были одеты в золоченые мантии, спадавшие до пят. Голову каждого венчала корона с выгравированным на лбу широко открытым глазом – символом бодрствования служителей Спящего Бога.
Самая высокая корона венчала того, кто стоял рядом с принцессой, сжимая в руке длинный жезл с алмазом на конце, вставленным в оправу в форме глаза. Это был Ксантерес – Верховный жрец. И действительно, он был выше всех остальных – не считая, конечно, Тарамис.
– Настала третья ночь! – неожиданно произнесла она торжественным голосом.
Круг жрецов откликнулся эхом:
– Третья ночь до Ночи Пробуждения.
– Благословенна будь Ночь Пробуждения, – пропел верховный жрец.
– Спящий Бог никогда не умрет! – воззвала принцесса, и ответ жрецов эхом вернулся к ней:
– Там, где есть вера, – нет места смерти!
– Пусть прольется на нашего Бога то, что должно пролиться в эту ночь.
– Славься та, кто окропит Спящего Бога, – нараспев ответил хор жрецов.
Негромко зазвучали свирели, сначала медленно, а затем все быстрее и громче. Еще двое жрецов с коронами на головах появились из колоннады. Между ними шла девушка; ее толстые косы были аккуратно уложены вокруг головы, платье сияло снежной белизной. Введя ее в круг, жрецы сняли с нее одежду, и, не стыдясь своей наготы, девушка шагнула вперед, к изголовью ложа Дагота. Тарамис и Ксантерес подошли и встали по обе стороны от нее.
– Ания! – позвала ее Тарамис; девушка с усилием отвела взгляд от лежащей фигуры. – Ты первая, избранная Спящим Богом за твою непорочность.
– Я не достойна такой чести, – прошептала она.
– При рождении ты была отмечена Спящим Богом. Служишь ли ты ему и по сей день добровольно?
Тарамис знала ответ еще до того, как искры экстаза запрыгали в глазах девушки. Жестокая принцесса долго и хорошо готовилась сама и готовила других к этому действу.
– Я, недостойная, молю о разрешении служить ему.
Свирели залились громкими трелями.
– О Великий Дагот, – крикнула Тарамис, – прими наше подношение. Прими первое помазание перед Ночью Твоего Возвращения.
Ни один мускул не дрогнул на лице Ксантереса, когда его пальцы, вцепившись в волосы Ании, резко наклонили ее над головой алебастровой фигуры. Еще одно движение – и ее голова запрокинулась к небу, оставив открытым незащищенное горло. Из складок мантии появился позолоченный кинжал; он блеснул в воздухе – и вот уже алый фонтан брызнул на лицо Спящего Бога.
– О Великий Дагот! Твои слуги приносят тебе первую жертву! – воскликнула Тарамис. Хор жрецов вторил ей.
Тарамис рухнула на колени и в поклоне опустила к мраморному полу голову. Ее молитва взлетела к ночному небу:
– О Великий Дагот! Твои слуги ждут Ночи Твоего Пришествия. Я жду Ночи Твоего Пришествия.
Усиленная хором жрецов молитва вновь и вновь отражалась от дворцовых стен:
– О Великий Дагот! Твои слуги ждут Ночи Твоего Пришествия!
Тело Ании вздрогнуло в последний раз и затихло там, где она упала, всеми забытая в луже уже остывшей крови на розовом мраморе пола.
Глава 16
Каменистым было дно ущелья, по которому двигался конь Конана. Каменным было и выражение лица его седока. Конан старался занять все мысли только наблюдением за дорогой, не позволяя себе отвлекаться ни на что другое.
– Ну, поехали же быстрей, – время от времени восклицала Дженна. – Я же знаю дорогу, поехали быстрее!
Он подождал, пока лошади перебрались через каменную гряду, отделявшую их от склона другого ущелья, и только тогда ответил:
– Я могу за два дня довести тебя до Шадизара. За один день – если мы до смерти загоним лошадей.
Он замолчал, в который раз подсчитывая оставшиеся дни и ночи. Теперь многое зависело от того, сколько еще смогут продержаться их кони и как быстро они смогут скакать.
– Я решил вернуться.
– Но мое предназначение!
– В твое предназначение не входит погибнуть в этих горах. Я доставлю тебя во дворец твоей тети.
– Ты не посмеешь препятствовать моему предназначению!
– Да пошло оно, твое предназначение…
Дженна подогнала лошадь и поравнялась с ним.
– А Валерия? Да, это я тоже слышала, и я знаю, что за награду тебе обещала тетя.
Титаническим усилием Конану удалось сохранить бесстрастное выражение на лице. Да, долг должен быть отплачен. Отплачен любой ценой. Но платить должен и может только он, но не Дженна.
– Я могу защитить тебя по дороге. Но не в том случае, если мы сами будем нарываться на неприятности. Неужели ты думаешь, что твое Сокровище будет лежать просто так, на блюдечке.
– Валерия…
– Она не просила меня обменять твою жизнь на ее. А теперь замолчи и поезжай за мной.
Некоторое время она и вправду ехала молча, лишь про себя всхлипывая и беззвучно шевеля губами. Занятый своими мыслями, Конан даже не заметил ее расстройства и раздражения.
Неожиданно она снова взмолилась:
– Это где-то здесь. Я чувствую, Конан. Пожалуйста, сверни туда. Я прошу тебя!
Сам того не желая, он обернулся туда, куда указывала Дженна. Не самая высокая из окружающих гор. Такие же серые склоны. Но у подножия рассыпались гигантским ковром изломанные скалы – каменные столбы и шпили. Лабиринт, – вспомнил Конан, как называла их путешествие Дженна. Это был настоящий лабиринт. В его закоулках можно было спрятать целую армию. Нет, это не место для девчонки, даже если там и находится столь нужное для Тарамис Сокровище. Киммериец решил обогнуть гору с юга. Он не сказал Дженне ни единого слова.
– Конан!
Он закрыл уши руками, не желая слышать.
– Конан!
Вдруг до его сознания дошло, что уже не Дженна, а кто-то другой окликает его. Рука сжала рукоять меча: то, что звавший знал его по имени, еще ни о чем не говорило. Вдруг из-за бугра вылетела низкорослая лошаденка, оседланная на коринфийский манер. Верхом на ней восседал маленький, худенький черноглазый человек.