Они потратили довольно много времени, прежде чем убедили меня, что существуют на самом деле, что они безобидны и даже полезны. Они назвались энсилами — Службой Помощи, но был ли то родовой термин или название Спецкомитета по Спасению Потерпевших Бедствие Космонавтов, я не понял. Энсилы столетиями жили в пещерах, выращивали лишайник и слушали голоса Космоса. Все это они сообщили мне голосами моих знакомых и друзей, которые возникали у меня в голове, прямо за глазами, как будто там был маленький радиоприемник, настроенный на их волну.
Я собирался задать им тысячу вопросов, но неожиданно почувствовал сильную усталость.
— …Бен! — До меня еле дошло, что один из них зовет меня. — Бен, огонек жизни угасает в тебе! Чтобы он не угас совсем, ты должен подлечить себя сейчас, немедленно!
— Я чувствую себя отлично, — сказал я не словами, а иначе, по-новому, мысленно. — Я чувствую себя так хорошо, как уже давно не чувствовал. Я просто отдохну немножко, а потом мы еще поговорим…
— Он угасает, он угасает, — говорил другой. — Поддержим его, каждый и все вместе!
Я почувствовал, как прохладные пальцы проникают мне в мозг и, пробираясь вглубь, исследуют его. Голоса слились в монотонный гул:
— …странное строение… однако не лишено логики…
— …обширное поражение этой системы… и этой. Эти органы поражены, уровень упал…
— …обширное поражение этой системы… и этой… Эти органы не работают; уровень падает…
— Бен! Послушай меня! — До меня отчетливо донесся громкий голос Пола. — Мы можем тебе помочь, но ты должен бороться вместе с нами. Проснись, Бен! Давай вместе! Надо бороться!
Я хотел ответить, сказать им, что время борьбы давно миновало, что я уже близок к благословенной темноте, в которую можно нырнуть и которая не потребует ничего взамен. Это достойная награда за все мои усилия. Но сил сказать все это не было; энсилы были слишком далеко, не докричишься. Их голоса казались лишь слабыми отзвуками в сгущающихся сумерках, более темных и безысходных, чем любая из ночей, которые мне довелось пережить… Но они не отступали. Они толкали, подгоняли и звали меня.
— Старайся, Бен! Помогай нам!
— Зачем?
— Свет жизни — слишком большая ценность, чтобы так легко от него отказаться! Стой, Бен! Держись! И помогай нам, Бен!
— Помогать вам… как?
— Вот так, Бен!
Более твердая, уверенная рука коснулась моего мозга. Барьеры рухнули. Псевдосвет сиял в бескрайней, призрачной пещере.
— Так, Бен! Так!
Голос вел за собой, я шел за ним среди абстрактных сталактитов своих мыслей, которые маячили, перемещались, менялись в туманном потоке умирания. Струилась энергия — переплетенные, запутанные узоры, исчезающие и возникающие вновь. Я видел темные провалы, порванные паутины, рассыпанную мозаику. Повинуясь направляющей руке и призывному голосу, я прикасался, поднимал, восстанавливал, перестраивал. Наконец сияние стало устойчивым, потом начало расти, увеличиваться. Я чувствовал движение, создающее новые течения в нематериальных структурах моего мозга.
— Огонь жизни становится устойчивым, Бен! Давай! Мы обязаны построить все снова!
Мы устремлялись все глубже и глубже в ослепляющие лабиринты непостижимой сложности. Я продвигался по ним, реставрируя, налаживая, собирая вновь. Не существовало ни времени, ни пространства, ни материи. Только схемы и картины, некогда разрушенные, а теперь обновляемые.
Схемы внутри схем; схемы, которые цеплялись друг за друга и разрастались. Схемы мыслей, запечатленные на потоках энергии.
А потом все закончилось, и я поплыл в центр структуры из света, формы и движения, которая заполняла собой все, вибрируя в резонанс с биением вечности.
— Все сделано, Бен, — раздались тихие, далекие голоса, которые казались еще тише по сравнению с тем огромным, что меня окружало. — А сейчас уходи, Бен. Возвращайся обратно, отдыхай, спи, обновляйся…
Они прикоснулись ко мне, показывая дорогу обратно: прочь от великолепия, которое я воздвиг вокруг себя, назад в уютную ограниченность, убаюкивающую темноту, успокоительную пустоту. Они уменьшались, удалялись, исчезали.
Я уснул.
Я проснулся, вспоминая этот странный сон. Я был голоден. А потом появились энсилы, и это было наяву. Они повели меня по темным переходам в широкую пещеру, где из отверстия в стене текла вода, а на прямоугольных клумбах рос лишайник. Я пил. Они наблюдали за мной из затененных углов, пряча безглазые лица от света, струившегося сквозь стены.
Лишь позже я вспомнил о боли и слабости. Не вспомнил сразу, потому что эти ощущения пропали. Мои руки и колени зажили. Я глубоко вздохнул, подвигал руками и ногами, испытывая радость от здорового тела, чувство, которое я почти забыл.