Быстро просмотрев остальные сообщения, он вскочил на ноги. Хотел было остаться на месте, чтобы избежать боли, но не позволил себе такой слабости. Подошел к постели, рядом с которой стоял глубокий таз, наполнил его горячей водой, бросил туда щедрую порцию соли. Закатал правый рукав и осторожно стянул черную кожаную перчатку, прикрывавшую ладонь, — под перчаткой обнаружились скрюченные пальцы, а между ними — открытые раны: днем, в госпитале, ему срезали разросшуюся ткань. Резко втянув воздух, погрузил ладонь в воду. Накатили головокружение и тошнота, и целых десять мучительных минут он стоял, сжимая пальцы, дожидаясь, когда соленая вода сделает свое дело. Закончив терапевтический сеанс, он вынул руку из воды и нетвердым шагом побрел к кровати, утерев по дороге единственную слезу, скатившуюся по покрытой шрамами щеке. Он лег, откупорил бутылку, смочил прозрачной жидкостью лежавшую рядом хирургическую маску. Проверив, что резинка, которой маска привязана к кровати, не растянулась, он натянул маску на рот и вдыхал терпкие пары, пока не погрузился в блаженное беспамятство.
В тот день он ездил на дежурный осмотр в «свинарник» — так любовно, хотя и не слишком лестно именовали госпиталь Королевы Виктории в Восточном Гринстеде. Это заведение, затерянное среди густого леса, было по своему уникально — под руководством крайне деятельного директора, доктора Арчи Макиндо, здесь создали самое передовое ожоговое отделение в стране. Пациенты по большей части были из ВВС — пожары в самолетах случались регулярно, лечили тут самыми современными методами, зачастую даже экспериментируя, вот почему пациенты именовали себя подопытными морскими свинками, а сам госпиталь — свинарником. Говорили они это с уважением, ценя здешние сострадание, умение подарить надежду и ни с чем не сравнимую самоотверженность персонала.
— Ну, Кредо, — сказал Макиндо, начиная осмотр, — как самочувствие?
— Недурно, сэр, — ответил Квентин.
— Недурно? А на мой взгляд, так просто блеск!
— Так точно, сэр. Вот только рука…
— Сейчас доберемся и до руки. Я бы сказал, можно уже ваять тебе новый нос, как считаешь?
— Да, сэр, но…
— Вот и славно. Первый шаг — подготовить мигрирующий лоскут сантиметров в двадцать: отделим кусок кожи на плече, свернем в трубочку, однако оставим две ножки — по виду он будет напоминать чемоданную ручку. Потом, когда станет ясно, что кожа здоровая и нормально обновляется — на это уйдет недели три, — отрежем лоскут с одного конца и пришьем к лицу, на то место, где раньше был нос. С этим можешь отправляться домой и жить обычной жизнью, пока лоскут не приживется.
— Жить обычной жизнью с лицом, прикрепленным к плечу?
— Да не мелочись ты, Кредо, оно того стоит. Потом мы отрежем его от плеча, но формовать сразу не станем. Немножко походишь как зверь-носач, останется последний этап — слепить из этого хоботка нормальный нос, с перегородкой и ноздрями. Подождать еще пару месяцев, пока спадет отек, — и готово дело! Результат изумительный, вот, взгляни на фотографии…
Квентин взял фотографии, хотя не особенно в этом нуждался. Он знал о методике мигрирующего лоскута — названной так потому, что лоскут ткани пересаживали с плеча на нос, на веко, на губу. За четыре мучительных месяца, которые он провалялся в «свинарнике», он видел множество таких пациентов.
При этом не мог не признать, глядя на фотографии, результаты порой поражали. У одного пациента новый нос был ничем не хуже, чем у среднестатистического регбиста. Однако процедура была сложной, болезненной, а самое главное — длительной, и именно последнее смущало его сильнее всего.
Макиндо ждал.
— Ну что скажешь, старина, записываем тебя на очередь?
— Ну… — осторожно начал Квентин — он знал, Макиндо не выносит никаких проволочек. — Звучит, конечно, здорово, сэр. Вот только мне скоро проходить летную комиссию. Мне, конечно, хочется новый нос, но еще больше мне нужна здоровая рука…
— Да это черт знает что! — взорвался Макиндо. — Вам, летчикам, что, больше всех надо? — Он бросил на Квентина испепеляющий взгляд, а потом наконец начал осматривать его скрюченные пальцы. — Гм. Похоже, получше. Горячие соляные ванны делаешь, да?
— Еще как, сэр. Но двигается она по-прежнему плохо. А если ее не разработать…
— В небо тебя не пустят, да. Уж я-то знаю. Ладно, Квентин, можно попробовать убрать разросшуюся ткань между пальцами, а то она как перепонки. Тогда двигательная функция восстановится хотя бы отчасти.
— Спасибо вам, сэр, буду очень признателен.
— Можно прямо сейчас.