Он потянулся к рычагам газа. Пора набирать высоту. Тут бортинженер Макдауэл, сидевший рядом на откидном сиденье, обернулся и вопросительно посмотрел на Питера. Они сидели фактически плечо к плечу, но разговаривать было невозможно — все заглушал рев двигателей, роллс-ройсовских «мерлинов». Можно было, конечно, общаться через переговорное устройство, или ПУ, но для этого нужно было менять настройки в шлемофонах; впрочем, после стольких вылетов Питер научился читать по лицу Макдауэла. В данный момент оно свидетельствовало о скрытой тревоге. Питер растопырил четыре пальца, потом пошевелил пятым, большим, что означало: как там четвертый двигатель? Макдауэл указал на датчик температуры двигателя, где стрелка фактически ушла в красную зону, закатил глаза и пожал плечами.
— Штурман — командиру. Пора все-таки уходить выше.
— Да, понял, штурман, сейчас уходим. Эй, там, командир — экипажу, начинаем набор высоты, не забудьте про кислородные маски и подтяните лямки, там, наверное, потрясет.
— Вот радость-то.
— А на крыльях действительно лед?
— Нас точно не отозвали?
— Командир — радисту. Как там, Чоки?
— Пока тишина, командир. Но помехи жуткие.
— Ясно, что ж, летим дальше. Всем доложиться.
Все доложились по очереди: бортинженер, штурман, радист, стрелок средней башни, хвостовой стрелок — все, кроме бомбардира. А потом:
— Бомбардир — командиру.
— Да, привет, бомбардир, что там у тебя?
— Я про жуткую вонь тут в носу. Помнишь, я тебе говорил? Так вот, это из-за дохлой крысы. Что мне с ней делать?
— Привяжи ей носовой платок вместо парашюта и сбрось на цель!
— Итальяшки примут ее за диверсанта и откроют огонь!
— Или слопают, знаю я этих итальяшек.
— Приготовят спагетти с крысиным соусом.
Ладони Питера снова легли на рычаги газа. Он плавно отжал все четыре от себя, и натужный гул двигателей превратился в рев: «ланкастер» начал медленно подниматься вверх.
— Хвостовой стрелок — командиру.
— Привет, хвостовой, тебе чего?
— Ничего. Проверяю, слышал ли ты мой доклад.
У Херба Гуттенберга был такой пунктик — убедиться, что его сообщения по ПУ услышали и отреагировали на них. Питер понял это почти сразу после того, как они начали летать в одном экипаже.
— Наш хвостовой стрелок, — тихо обратился он однажды к Макдауэлу. — Гуттенберг. Почему он вечно проверяет, слышно ли его по ПУ?
— Глуховат небось, — предположил Макдауэл. — Спрошу-ка у носового стрелка, Бимсона, они, похоже, друзья.
Их экипаж из семи человек был сформирован полгода тому назад, летом 1942 года, в Центре оперативной переподготовки в Йоркшире — их тогда переучивали на «ланкастеры». Все семеро были сержантами, пребывали в гордом равенстве в глазах Господа: ни единого офицера. И все вопреки любым законам вероятности, правда, не без личных потерь, уже пережили первый оперативный цикл из тридцати боевых вылетов. Ни одному еще не стукнуло двадцати четырех — кроме Макдауэла, который был лет на десять старше и потому получил прозвище Дядька. Экипаж состоял из трех англичан — пилота, штурмана и радиста, двух стрелков-канадцев, бомбардира из Новой Зеландии и бортинженера-шотландца; все семеро были опытными, упертыми, а еще, что неудивительно, достаточно нервными.
В этом смысле Херб Гуттенберг ничем не отличался от других. С Билли Бимсоном они действительно были близкими друзьями — об этом доложил Макдауэл после того, как Питер задал ему вопрос про ПУ. Оба прямо со школьной скамьи завербовались в Канадские королевские ВВС, оба прошли стрелковую подготовку, но когда их направили в бомбардировочную авиацию в Англию, пришлось расстаться. Бимсон попал в 50-ю эскадрилью, Гуттенберг — в 102-ю, служил хвостовым стрелком на «Уитли». Однажды осенним утром — так рассказывал Бимсон — борт Херба возвращался с дальнего вылета на вражескую территорию: оказалось, что над Англией висит густой туман. Вымотанный, разнервничавшийся пилот без особой надежды кружил, расходуя последнее топливо, пытаясь сориентироваться и найти посадочную площадку. В конце концов он включил автопилот и отдал команду покинуть самолет. Херб команды не услышал — у него всю ночь барахлило ПУ. И вот все члены экипажа благополучно выпрыгнули, а он остался один в самолете, сидел и наблюдал, как под ним скользит укрытая туманом земля. Через двадцать минут «Уитли» совершил жесткую посадку на поле под Кеттерингом. Пока машина катилась по полю, Херб сидел, упрямо вцепившись в ремни; наконец она кое-как остановилась.