Лена смотрела, как опускаются его плечи. Как будто в руках пудовые гири. Взгляд стал потерянным. И это уже не из-за чувства вины. Не только. Он загнал себя в такой угол, что стал патологически бояться ее потерять. Ревновал безумно, алогично, к каждому столбу. А она, несмотря ни на что, ступила в расцвет красоты. Коллектив по большей части мужской. Она с кем-то разговаривала, кому-то улыбалась, Володя это ловил, болезненно себя изводил. Однажды, когда ему что-то показалось, пришел нетрезвым. Они ругались, он поднял на нее руку. Лена сказала, чтобы он уходил.
— Я больше не могу.
Он послушно достал из стенного шкафа тот самый рюкзак, с которым пришел, что-то в него бросил, пошел к двери. Потом оглянулся:
— А как же мне без тебя жить?
И они бросились друг к другу, как единственные, последние мужчина и женщина на земле. Это не проходило. Оставив за дверью квартиры свои проблемы, взглянув друг на друга, они все так же сходили с ума от любого прикосновения, им так же невыносимо было разлучаться по утрам, как и тогда, когда они уезжали в разные дома.
В ЗАГС сходили два раза по дороге на работу. Отнесли заявление, расписались. Ночью влетели в свое блаженство, к которому так и не смогли привыкнуть. Никогда. Не было суждено.
И все это время Лене звонил Михмих. И в редакцию, и домой. Пара фраз: «Как дела? Нужна помощь? Если что, звони». Однажды приехал к ней на работу, позвонил снизу, сказал, что может подвезти домой. Здесь оказался случайно, было по пути. Понятно, что не случайно и что на Преображенку совсем не по пути. Лена к этому времени освободилась, устала и хотела домой, метро ненавидела. Но все равно отказалась. Конечно, Володя увидел бы. А не увидел бы, ему бы сказали. И был бы опять скандал. Последний раз Лена увидела Михмиха в буфете «Останкино». Она там была на монтаже своей авторской передачи, которую вела по контракту. Пришли поесть с режиссером Викой. Что-то активно обсуждали. Вдруг Лена оглянулась не на оклик, а на взгляд. Это был взгляд Михмиха. Он был с какими-то другими мужчинами, тоже типичными чиновниками. Куда-то спешили. Они даже не поздоровались. И не попрощались.
Через пару дней Володя вошел вечером в квартиру и сразу спросил:
— Ты знаешь?
— Что?
— В новостях передали, что Михаил Михайлович умер. Покончил жизнь самоубийством. Вроде застрелился на рабочем месте.
Лена бросилась к компьютеру, нашла новости, прочитала…
— Это неправда, — сказала она. — Он не мог сам.
— Почему ты так думаешь?
— По всему.
— Понятно. Мне понятно. Ты знаешь, что у него была надежда? Да, теперь и я думаю, что это странно. Он похож был на человека с навязчивой надеждой. И ты эту надежду у него не отбирала.
Это было не ссорой, но они не разговаривали в тот вечер. Лена читала все новости полночи. Какие-то детали, свидетельства. Не сходились там концы с концами. Но через пару дней новость ушла. Следствие пришло к заключению: суицид.
…Лена с Маринкой вернулись домой. Все было у них по порядку, все срочно, важно, особенно игры, уже временами бурные. Ребенок ползал и наводил порядок. Лена фоном читала детские стихи, с нужными интонациями, медленно, рассказывала хорошие сказки. Она знает: Маринка все слышит, даже когда играет в свои игрушки и не смотрит на нее. Она заговорит сразу, детский мозг в нужный момент сам ей выдаст все сохраненные слова и фразы.
В промежутках Лена бегала к компьютеру, проверяя почту и отслеживая выход книг, которые войдут в ее обзоры. Читать и писать возможно, конечно, только тогда, когда она уверена в том, что ребенок уснул. Это сладкое засыпание, когда надо, чтобы ребенок уснул, и так не хочется отпускать свою радость в сон. Потом она несколько часов работала, не замечая времени. Посмотрела на часы. Осталось немного, но придется оставить на завтра. Это закон. Для того чтобы соблюдать режим дочки, нужно себя держать в его железных рамках. Ложиться нужно вечером, а не ночью. Спит — не спит, но какие-то часы отдыхает. Утром нужно очень рано встать, сделать гимнастику, принять душ, и все сначала… Лена вышла на балкон. Вдохнула тишину, пахнущую ночью и весной. Месяц май…
В тот, шестой от встречи с Володей, месяц май у них все стало как-то решаться само по себе. Его начали приглашать в качестве переводчика на серьезные международные встречи в Москве и за границей. Оказалось, что это возможно не только по «линии тестя», но даже без Володиной инициативы. Его просто многие знали как профессионала. Он принимал только московские предложения. Очень нужен был газете. Пара недель — это все, что можно было выкроить. Но ему пришлось вылезать из джинсов. Они купили ему два красивых дорогих костюма, Володя опять стал «облаком в серебряных штанах», совсем не похожим на остальных мужчин. У Лены приняли сценарий художественного фильма. Купили машину. Было очень тепло в тот день, Лена надела совсем прозрачные чулки. Сели, и он привычно смахнул родинку с ее колена, как муху. На его день рождения поехали в гости к его маме, живущей в коммуналке в центре и категорически отказывавшейся меняться в отдельную квартиру или переезжать к ним. Это была очень кроткая, хрупкая женщина, смотревшая на сына с неизменным восхищением и удивлением: как у нее мог родиться такой чудесный сын. Ездили Володя и Лена к ней нечасто. Она всегда долго готовилась к этим визитам: пекла, жарила-парила. Лене всякий раз говорила: «Ты красивая. Ты похожа на Мэрилин Монро». А в тот день вдруг сказала, когда они остались на кухне вдвоем: