Ответив на звонок, я услышала уже знакомый мужской голос:
— Мархаба, Кариба, девочка наша…
«Кариба» было из той же обоймы и означало — родственная душа, родная. Узнав меня немного ближе по ходу общения, мамин муж подарил мне еще одно имя. Еще при советской власти он учился в Союзе по специальности инженер-нефтяник, поэтому неплохо говорил по-русски. Правда немного с акцентом, но я бы даже назвала его приятным. Тембр его голоса был чуточку гортанным. Случилось как-то настроение после нашего с ним разговора и пришло на ум сравнение — волны в скалах. Мягко, но с силой, а еще — рокот… Красивый голос.
Сейчас, выслушав мой не такой полный, как для мамы, но уже более-менее связный рассказ, он мягко сказал:
— У вас говорят, что у страха большие глаза, но обида еще больше портит внутреннее зрение. Ты понимаешь меня?
— Да, уважаемый кариб — обида застит глаза сильнее, чем страх.
— Да. Страх быстр, а обида дольше проникает в душу, готовит ее к страшному…
— Травит…
— У вас щедрый и точный язык, — уважительно отметил он, — тебе нужно выслушать своего мужа, бинти. И только потом решать судьбу семьи.
Мама тоже не сказала ему о моем поступке — с облегчением поняла я. А он продолжал:
— Но, если даже она пропадет… развалится, то ничего не бойся. Плохого с тобой больше не случится, потому что у тебя есть два сердца. Если вдруг на секунду замрет одно, то рядом забьется второе. Одно из них дала тебе мать, она смогла это сделать потому, что много лет назад сумела полюбить…
Я невесело хмыкнула — сейчас мне не нужны были перлы мудрости в оправе из восточной экзотики. Тут и сейчас у меня сплошная проза, как это ни печально. И может быть, я даже уроню себя в его глазах, когда всплывут подробности. Или, как недостойная дочь, подставлю маму? Не хотелось бы терять его доброе отношение. Зря я звонила им… пусть бы жили себе там спокойно. И Дальнегорск — не самое плохое место. Но ради Яськи стоило попытаться.
— Ты не смейся, — улыбался мужчина где-то там — на другом конце мира, — полюбить очень трудно, я-то знаю. А второе сердце знаешь откуда? Его дала тебе дочь. Носи их в груди и ничего не бойся. Какая помощь тебе нужна? Говори смело, бинти…
— Смело, — внутренне сжалась я, — это точно не мое. Я до смерти боюсь перемен, особенно если они к худшему. И неожиданных известий, и потрясений — после гибели папы. И мама тогда почти умерла… Все рухнуло, обрушилось, а мне — двенадцать! Это не психотравма и не на уровне подсознания. Просто теперь я смертельно боюсь терять — помню, как было, — выдохнула я. Закончить бы на этом — надо оно ему? Но так хотелось, чтобы меня поняли.
— И чтобы просто решиться увидеть то, что происходит в моей семье… и Вадима, мне понадобилось полтора месяца. Я не хотела знать! Потому что та и эта потери для меня равнозначны. Но вы правы — есть Яна. Другая женщина у него — это конец любви ко мне, но Янка его копия, его любимая дочка! А я видела Вадима на заседании суда — он профессионал, вся их контора держится на нем и двух его друзьях. Это… зубры, они даже право когда-то выбрали разное, чтобы не конкурировать друг с другом. Против меня встанут все трое. Яну отберут! — почти задохнулась я словами, — если бы вы знали… Даже просто сказать по телефону, что знаю обо всем, наорать тогда я смогла, только будучи не в себе… буквально. Это был стресс — да! И только так я могу! Я не смелая, я б… бли-ин! Я и говорю всегда не смело, а осторожно, я стараюсь изо всех сил! Потому что смертельно боюсь терять, уваж…!
— Говори мне просто «джабб», пускай буду дедушка, — посоветовал мужчина, мягко обрывая мою почти уже истерику.
— А это будет правильно? — передохнув, осторожно уточнила я.
— На «ата» или «ба-ба» я настаивать не могу. Отец, он всегда один, как и мать. Говори дальше, девочка, я слушаю тебя.
— Я хотела просить у вас денег в долг… джабб, — вздохнула я, — кое-что у меня есть — мама сдала квартиру в Дальнегорске и деньги этот год капали… поступали на отдельный счет. Десятка… десять тысяч рублей в месяц. И еще то, что я откладывала на подарок мужу. Сто пятьдесят тысяч у меня есть. Может, уехать в Дальнегорск было бы и умнее, но Вадим — хороший отец и совсем лишать Яну отца будет неправильно. И еще — мое решение увезти от него Янку спровоцирует… сделает из него зверя. Он будет биться за нее, как зверь, я знаю… — запнулась я и тут плотину моей выдержки прорвало, и я заплакала. Беззвучно… так, чтобы не слышно было ему там.