Она переменила позу. Вздохнула. Вернулась к прежней.
— И может быть, что-нибудь о социальных службах. О том, что они должны были, могли, в состоянии были сделать.
Она сохраняла спокойствие. Заставляла себя сохранять.
— А вот этот будет стоить мне репутации. Вам же он будет стоить работы.
На плече инспектора сидела муха. Люсия видела, что он ее не замечает, но муха там сидела.
— Я дам вам еще одну поблажку, Люсия. — Он поднял папку. Муха улетела, папка последовала за ней и, описав в воздухе дугу, плюхнулась в мусорную корзину. — Вы поспешили. Это показывает вас с хорошей стороны. Если помните, я предоставил вам время до ленча. Раньше ваш отчет мне не понадобится.
— Вы его уже получили.
— У меня опять чешутся губы, Люсия. И вся нижняя челюсть — чешется. Ее покалывает. Знаете, для меня это что-то вроде предсказания плохой погоды. За тем исключением, что на нас надвигается не просто плохая погода. Ливень из жидкого дерьма. Вот что нас с вами ожидает: льющее сверху дерьмо.
— Зубная паста, — сказала Люсия.
— Что?
— Попробуйте зубную пасту. От ваших болячек. Я где-то читала, что она помогает.
— Какая именно?
— Не знаю. Об этом там не говорилось.
— Паста ведь бывает разных сортов.
— Да. Я как-то не подумала. Но там об этом ничего написано не было.
— Я чищу зубы отбеливающей. Жена покупает отбеливающую пасту.
— Я бы ею пользоваться не стала. Хотя попробовать, может, и стоит. В статье об этом не было ни слова.
Несколько секунд главный инспектор молча смотрел на Люсию. Не отрывал от нее взгляда, бродя пальцами по столу. Потом пальцы нашли, что искали, и Коул опустил взгляд, чтобы взять ручку и записать что-то на клочке бумаги. Клочок он сложил и сунул в нагрудный карман.
— Все, о чем я прошу, — сказала Люсия, — это возможность поговорить с ними. Это нас ни к чему не обяжет. И дальше никуда не пойдет, если мы решим на этом и остановиться.
— Люсия. В три часа я должен явиться с докладом. Только и всего. Осталось шесть часов. Пять с половиной. Там будет суперинтендент. Комиссар Столичной полиции. Может, даже министр внутренних дел пожалует. Так что, поверьте, это обязывает нас ко многому.
— В таком случае, скажите им, что нам требуется еще какое-то время. И больше ничего не говорите. Не поддавайтесь им.
Главный инспектор усмехнулся. Усмехнулся, потом поморщился, провел кончиками пальцев по подбородку Теперь он смотрел на Люсию так, точно она причиняла ему боль.
— Не поддавайтесь, — повторил он. — Это кому, министру внутренних дел?
Люсия пожала плечами:
— Всего лишь до тех пор, пока я не переговорю с Королевской прокурорской службой. Не представлю ей все свидетельства. И не смогу убедить ее, что они дают основания для возбуждения уголовного дела.
Коул рассмеялся, однако на сей раз изобразить веселье даже не попытался.
— Какие свидетельства, инспектор? Какое дело?
— Вы видели расшифровку моих записей. Прочли то, что мне рассказали. Грант, преподаватель экономики. Секретарша директора. Школьники. Вы знаете, что произошло на футбольном матче.
Коул ослабил свой и без того не туго затянутый галстук. Наклонился вперед, уперся локтями в стол, при этом в глаза главного инспектора ударил узкий луч солнца.
— Закройте эти чертовы жалюзи, — попросил он.
Люсия встала, подошла к окну, выполнила его просьбу.
— Треклятое солнце. Треклятая жара. Из-за нее все эти штуки и происходят. И ничего мы тут поправить не можем. В такой стране, как наша. Когда стоят холода, мы замерзаем. Когда наступает жара, варимся заживо.
— Просто позвольте мне поговорить с ними. И посмотреть, что они скажут.
— Я знаю, что они скажут, инспектор. Могу и сам вам это сказать. Они скажут, что дела не существует. Что не существует улик. Скажут, что не хотят обращаться в суд и ставить под удар свою репутацию, карьеру, совесть, наконец., преследуя судебным порядком школу.
— Вы не знаете этого наверняка.
— Знаю, инспектор. Знаю. Сколько вы работаете в управлении, восемнадцать месяцев? А я восемнадцать лет. Так что не рассказывайте мне, что я знаю и чего не знаю.
Люсия вдруг обнаружила, что рука ее сжимает в кармане флешку. Она выпустила флешку из пальцев, вынула руку.
— Школа могла предотвратить случившееся, — сказала она. — И должна была предотвратить.
— Школа является жертвой, Люсия. Школа — это трое погибших учеников и одна погибшая учительница. Школа — это рассказы убитых горем родителей на страницах «Мэйл», с первой по двенадцатую. Школа — что особенно важно, заметьте, — это треклятое правительство.