— Не этот. Вон тот, синий.
— И он тоже симпатичный.
— Он не симпатичный, Люсия. Приглядись к его крою. К ткани. Приглядись к стежкам на обшлаге.
— А что? Что с ними не так?
— С ними все так. Это само совершенство. Назвать такую вещь симпатичной — все равно что назвать алмаз «Звезда тысячелетия» блестящим.
— Это всего лишь костюм, Филип. Чтобы ходить в нем на работу.
Филип, покачав головой, отвернулся от витрины магазина.
— Вот так оно и бывает, — сообщил он. — Так и бывает с людьми, которые забрасывают литературу и читают на ночь Дона Брауна. Словарь их сужается, вкусовые луковицы чахнут.
— Дэна. Его зовут не Доном, а Дэном.
Филип помахал по воздуху ладонью — словно разгоняя смрад, исходящий от этого имени.
— Ты чего-то не договариваешь, Люсия?
— Нет. Что? Ты это о чем?
— Что-то произошло? Почему ты вдруг заговорила об отставке?
Люсия приостановилась, чтобы дать только что приодевшемуся в «Барберри» японцу возможность сфотографировать свою жену у входа в этот магазин. Филип прошел между японцем и женой и знаком велел Люсии последовать за ним.
— Ты знаешь, что произошло, — сказала Люсия. — Что произошло, то и произошло. И довольно.
— Ты разошлась во мнениях с начальством. Если бы этого было довольно, Люсия, поувольнялась бы половина наших трудящихся. Здесь налево. Теперь уже близко.
— У тебя что, нет подчиненных, которые могли бы сделать это вместо тебя?
— Увы, — ответил Филип. — Ни у одного из моих подчиненных длина штанины по внутренней стороне не совпадает с моей. Так что с визитами к портному мне приходится мучиться самому. Впрочем, все связанное с внутренней стороной ноги доставляет мне немалое наслаждение.
Люсия неодобрительно поцокала языком, округлила глаза, заставила себя улыбнуться. Некоторое время они шли в молчании, потом Филип снова остановился.
— Что теперь? — спросила Люсия и повернулась к витрине очередного магазина В витрине красовалось дамское белье, ночные сорочки и несколько не поддающихся определению вещиц, по преимуществу розовых и ворсистых. — О нет, похоже, этого мне лучше не знать.
— Давай найдем место, где можно посидеть, — сказал Филип.
— Посидеть? А как же твоя примерка? И потом, ты говорил, что у тебя назначена встреча.
— Примерка подождет. И встреча тоже. Туда.
Он взял Люсию за руку и повел назад. Они пересекли Бонд-стрит, миновали боковую улочку, облюбованную художественными галереями и автомобильными салонами, и дошли до Беркли-сквер. И, перейдя улицу, оказались в парке. Трава там была желтоватая, колючая, усеянная телами офисных клерков, стаканчиками из «Старбакса» и пакетами из-под сэндвичей. Большая часть скамеек несла на себе примерно тот же груз, однако Филип подвел Люсию к свободной, лишь частично изукрашенной птицами, скакавшими в ветвях над нею.
— Садись, — сказал Филип.
Люсия села.
— Говори, — сказал Филип.
Люсия молчала.
Филип с опаской обозрел птичьи следы. Провел ладонью по самому чистому участку скамейки, взглянул на ладонь. И сел рядом с Люсией.
— Говори, — повторил он.
Люсия чувствовала своей ногой ногу Филипа. Ощущала нажим его костлявого плеча. Она сдвинулась вправо, так что поручень скамьи впился ей в ребра, однако и Филип, взглянув, на грязь, которая покрывала скамью рядом с Люсией, сдвинулся тоже. Люсия вспомнила об Уолтере и сделала над собою усилие, стараясь подавить нервную дрожь. Она отвернулась и тут же увидела мужчину в замызганном черном костюме, делившегося хлебными крошками с таким же неряшливым, как он, голубем. Одну крошку мужчина бросал голубю, другую себе в рот, затем одну себе, другую голубю.
— Дело не во мне, Филип. Я думала, что во мне, но нет.
— Что именно? Какая часть этой истории?
— Да вся она. Люди. Служба. Выбор, который мне постоянно приходится делать.
Филип испустил усталый смешок.
— Это жизнь, Люсия. Так уж она устроена — везде и во всем. Не только в полиции.
Люсия покачала головой, вздохнула, подняла глаза к небу и вдруг почувствовала, как сильно раздражают ее тучи, висящие над головой. Стояла душная, знойная тишь, а гроза, которую сулило небо, походила на чих, пощекотавший тебе нос, да тем и ограничившийся. Напряжение, нерешенность, подумала Люсия. Напряжение, из которого нет выхода.
— Нет, — сказала она. — Есть и еще кое-что. Я ошибалась. Насчет Сэмюэла. Насчет школы, ее директора. Думаю, что я ошибалась.
— Ты не ошибалась.
— А я думаю, что ошибалась.
— Нет, — сказал Филип с уверенностью, которой так желала, но больше не чувствовала Люсия.