Когда мы в машине Громыко возвращались в министерство, я шутливо сказал Добрынину, что, наверное, Киссинджер и в Вашингтоне не доставлял ему больших неприятностей, — судя по тому, как легко было сегодня получить его одобрение составленного нами текста. Добрынин воспринял мое замечание всерьез и выпалил в ответ, что Киссинджер вовсе не всегда такой сговорчивый и с ним постоянно приходится быть начеку:
— Вы еще рта не успеете раскрыть, как ему уже известно, что он должен вам возразить.
Громыко добавил:
— К тому же он скользкий, как змея, — никто не знает, что у него на уме.
Громыко произнес это без тени враждебности. Даже по отношению к противнику он применял все ту же шкалу оценок: главным для него было — серьезный человек или несерьезный. Киссинджера он находил серьезным.
Вначале Громыко был несколько обескуражен шутливой манерой разговора, свойственной Киссинджеру, но вскоре, к своему удовольствию, распознал в нем человека незаурядного, умудренного опытом дипломата, прекрасно знакомого с сутью обсуждаемых вопросов. Громыко не жалел труда и времени, чтобы подготовиться к каждой очередной встрече с Киссинджером, и устремлялся на нее с восторженной пылкостью, достойной новобрачного в ночь свадьбы.
Фактически успех Московской встречи на высшем уровне в мае 1972 года был в значительной степени обеспечен благодаря предварительному посещению Киссинджером Москвы и его переговорам с Громыко. Здесь уместно вновь подчеркнуть также роль МИДа и рассеять некоторые неверные представления, распространенные на Западе и касающиеся роли прочих учреждений и личностей в налаживании советско-американских отношений. В этой связи часто упоминается, например, имя Георгия Арбатова. Запад считал его одним из наиболее влиятельных советников Брежнева во всем, что касалось отношений с Соединенными Штатами. Но я никогда не встречал Арбатова в кабинете Громыко.
Я впервые познакомился с Арбатовым, будучи еще студентом. Он и мой двоюродный брат тогда только что закончили институт и начали работать журналистами, — в этой области Арбатов проявил недюжинные способности.
Кроме того, он работал в отделе ЦК, возглавляемом Юрием Андроповым, где приобрел полезные знакомства. Мои профессиональные контакты с ним возникли, когда мы оба начали писать статьи для распространенного еженедельника "Новое время”; они возобновились после того, как Арбатов был назначен директором Института США и Канады, который сам же помогал организовывать. Он сумел набрать в штат этого института не только научных работников — специалистов по Соединенным Штатам, но и дипломатов и прочих. Сделав ловкий ход, он назначил сына Громыко, Анатолия, руководителем отдела внешней политики США. Арбатов набрал в свой институт также экспертов из числа военнослужащих и офицеров КГБ — некоторых в качестве штатных сотрудников, других — на роль внештатных консультантов.
Когда я в 1970 году вернулся в Москву, чтобы занять должность советника Громыко, Арбатов предложил мне в своем институте должность старшего научного сотрудника на полставки, — хорошо оплачиваемую, но необременительную работу. От меня требовалось только консультировать самого Арбатова и некоторых его постоянных сотрудников, в том числе и Громыко-младшего, по отдельным разрабатываемым ими темам. Как правило, министр иностранных дел неохотно разрешал своим подчиненным работать за пределами министерства; однако он охотно согласился, чтобы я поработал по совместительству в отделе Института США, руководимом его сыном.
Арбатов специализировался по "американским делам” в начале перспективного периода, и такой выбор дал ему ряд преимуществ. К ним относились регулярные поездки за границу и феерическая карьера в Академии наук и в партии. Вместе со своим институтом он вырос в значительную величину, чему способствовали его бойкое перо, острое политическое чутье и вкус к интригам. В 1970 году, в возрасте 47-ми лет, он получил звание члена-корреспондента Академии наук — весьма престижное как в социальном плане, так и для ученого мира. Спустя четыре года он сделался уже действительным членом Академии, а вслед за тем был избран членом ЦК и вошел, таким образом, в состав правящей элиты.
Мне приходилось неоднократно работать вместе с Арбатовым во временных комиссиях, образуемых для составления проектов особо важных брежневских выступлений. Любезный и покладистый с вышестоящими и с друзьями, а тем более с американцами (и вообще иностранцами), Арбатов был высокомерен и часто груб с подчиненными. Более энергичного пропагандиста советской системы трудно было бы сыскать. Но я бы лично ему не доверился. Человек интеллигентный, амбициозный, но беспринципный и неразборчивый в средствах, он точно так же ревностно служил бы любому — без малейших колебаний, лишь бы это отвечало его личным интересам.