На встрече Никсона Косыгин дал понять, как он недоволен приемом, оказываемым президенту Соединенных Штатов. Читая свое приветствие, адресованное Никсону, он выпустил из текста, подготовленного МИДом, несколько самых радушных и оптимистичных фраз. Правда, от этого общий тон выступления Косыгина не стал недоброжелательным. Это выступление вполне отвечало линии Политбюро, и лишь немногие посвященные знали, насколько холоднее оно прозвучало по сравнению с намеченным заранее.
Похоже, Косыгин рассчитывал воспользоваться проблемой внешней торговли, чтобы несколько ослабить триумф Брежнева, достигнутый за его счет. Но, как бы там ни было, некоторые опасения, брюзгливо высказанные им в узком кругу, так же стары и непреходящи, как сама история России. В восемнадцатом веке земельная знать, бояре, противились, хотя и тщетно, реформам Петра Великого как чуждым Руси европейским выдумкам. В области как культуры, так и политики консерваторы-славянофилы столетие спустя пытались представить отсталость России благом и видели в изолированности страны ее силу. После второй мировой войны Сталин связал идею национализма с политикой экономической обособленности.
Косыгин отстаивал ту же традицию — то ли из принципа, то ли из самолюбия. А Брежнев призывал к противоположному, — что, впрочем, тоже не раз повторялось в российской истории, — и увлек этой перспективой большинство своих соратников. Для его выступления на пленуме ЦК я подобрал ленинские высказывания в пользу широких экономических связей с капиталистическими странами и фирмами. То обстоятельство, что Ленин прибегал к такой политике в условиях послереволюционной разрухи, не ослабляло стремления Брежнева подкрепить свою позицию этими цитатами полувековой давности, к тому же вырванными из контекста.
Основной чертой этих дебатов накануне встречи на высшем уровне был их зыбкий, неокончательный характер. Не было возможности развить те или иные доводы, придать им большую убедительность, — это не соответствовало бы стилю политики брежневской эпохи. Различия во мнениях затушевывались: считалось, что либо их вообще не возникало, либо они несущественны.
Но, так или иначе, результаты Московской встречи казались мне в основном положительными. Я надеялся, что она будет способствовать нашему сотрудничеству с США и в конце концов поможет нашему руководству понять истинные намерения американцев. Больше всего я был рад заключению соглашений по СОЛТ. Они ограничивали развертывание противоракетных систем и наращивание арсеналов стратегического наступательного оружия, а кроме того, означали существенный шаг вперед в области контроля над вооружениями. Правда, соглашением по стратегическому наступательному ракетному оружию устанавливались только количественные пределы, а не ограничения качественного характера. Поэтому СОЛТ 1 не приходится винить за то, что произошло в дальнейшем. Соединенные Штаты в добровольном порядке почти заморозили на 70-е годы свой арсенал стратегического оружия, между тем как Советский Союз продолжал наращивать свой военный потенциал в пределах, оговоренных СОЛТ. В 1972 году еще не существовало фактического равенства сторон в области ядерных стратегических сил — Советы отставали от США по надежности и эффективности ракетных систем, хотя опережали соперника по части конвенциональных сил. Соглашения СОЛТ давали обеим сторонам право модернизировать свое стратегическое наступательное оружие. Москва в полной мере воспользовалась этим правом, Вашингтон в этом отношении действовал гораздо скромнее.
Встреча на высшем уровне дала также лидерам обеих стран возможность лучше узнать друг друга — фактор, важность которого в наш век усиливающейся безличности отношений часто недооценивают. Правда, Брежнев и другие советские руководители по-настоящему так никогда и не нашли общий язык с Ричардом Никсоном и даже не вполне его понимали. Поэтому — а также по причине извечной своей подозрительности — они не доверяли ему. Что бы он ни предпринимал в области американо-советских отношений, — включая и те шаги, которые сами же Советы одобряли, — тот факт, что он оставался их идеологическим противником, парализовал надежду на любое искреннее взаимопонимание, которое могло бы установиться между руководителями обоих государств. Возможно, эта "загадка Никсона” покажется и не такой уж странной, если вспомнить, что даже Генри Киссинджер — человек, хорошо его знавший, — высказался о его характере так: "В нем активно сосуществовали несколько разных личностей, и каждая стремилась одержать верх над остальными”.