Летом 1974 года Малик отправился в отпуск в Москву. Исполняющим обязанности главы Советской миссии в Нью-Йорке остался Василий Степанович Софрончук — плотный мужчина средних лет. Софрончук был по натуре неплохой человек. Его удивительная способность с ненаигранным спокойствием выслушивать от Малика самую оскорбительную брань доводила главу советской делегации в ООН почти до истерики. Малик был настроен против того, чтобы Софрончук замещал его в Нью-Йорке, считая своего заместителя человеком малонадежным. На этот раз предчувствия Малика не обманули. У Софрончука был сердечный роман с бухгалтершей из Миссии. И вот в один июльский день, когда он уединился со своей пассией где-то на пустынном берегу на Лонг-Айленде, произошло ЧП на Кипре (июль 1974 года). Советская миссия получила инструкции требовать немедленного созыва заседания Совета Безопасности и поставить там вопрос об этих событиях. МИД ожидал немедленного отчета о мерах, принятых к выполнению указания. Но Софрончук исчез, никто другой не мог поставить свою подпись под телеграммой в Москву. Началась паника. Ричард Овинников — дипломат, ответственный за все дела, связанные с Советом Безопасности, позвонил мне и сообщил, что найти Софрончука невозможно, а Москва ждет. Он стал просить меня послать в Москву телеграмму от моего имени. Мне пришлось объяснить, что моя подпись под телеграммой будет выглядеть странно. Я не являюсь советским послом в ООН и никогда не посылал в Москву телеграмм подобного рода. Лучше подождать немного, должен же Софрончук, в конце-концов, объявиться.
Софрончук, действительно, вскоре прибыл, и все встало на свои места. Софрончук получил выговор за свое таинственное исчезновение, а бедную бухгалтершу отправили домой. Вскоре Софрончука тоже отозвали, так как он решил развестись и жениться на бухгалтерше. В виде наказания — обычного в таких случаях — он был понижен в должности и отправлен в Афганистан в качестве советника в Советском посольстве. Потом, правда, его "реабилитировали” и сделали главой Отдела стран Ближнего Востока в МИДе.
Строгость правил, из-за которых Овинников и весь штат Миссии пришли в такое лихорадочное возбуждение в тот раз были обременительны и малоэффективны. Но как из всяких правил, здесь делаются свои исключения, даже, если речь идет о правилах безопасности. Так, всякий раз, когда Громыко приезжает в Нью-Йорк, а это случается, по меньшей мере, раз в году, во время открытия сессии Генеральной Ассамблеи, все наиболее важные дипломатические сообщения начинают поступать в Нью-Йорк. И как раз тогда, когда меры безопасности должны бы устрожаться, они постоянно нарушаются. Документы для Громыко доставляются не только в офис главы Советской миссии, который на время переходит в полное распоряжение министра, но и в четырехкомнатную квартиру в самой Миссии, забронированную для Громыко. К тому же, министр требовал, чтобы телеграммы подавались ему отпечатанными на машинке. Когда ответственные за безопасность пожаловались на это Василию Макарову, он посоветовал обратиться к самому Громыко. Но никто на подобный шаг не отважился. Действительно, министр, член Политбюро не может разбирать каракули какого-нибудь шифровальщика.
Другое исключение делалось для Малика. В то время как все мы в своих сообщениях, касающихся конкретных политических ситуаций, должны были пользоваться иносказаниями, Малик старался, напротив, высказать все досконально. А так как память могла подвести его, он переписывал сложные инструкции почти слово в слово в свою записную книжку, которую носил в кармане пиджака.
Советская маниакальная озабоченность соблюдением секретности меня раздражала. Западное, и особенно американское, отношение к документам — поражало своей беззаботностью, которую я считал опасной. Некоторые западные дипломаты часто приносили секретные телеграммы в зал Совета Безопасности и на различные заседания ООН и, пока произносились речи, они прочитывали свою почту. Не только я мог заглядывать в бумаги, которые мои западные коллеги буквально держали перед моими глазами, но, что важнее, агенты КГБ могли их фотографировать из будок переводчиков, расположенных над залом. Когда сотрудники отдела безопасности предупредили меня, чтобы я не приносил в конференц-залы ООН секретные документы, так как их могут сфотографировать сверху, я сразу догадался, что КГБ использует обычно именно эту тактику и подозревает, что западные агенты делают то же самое. Всякий раз, когда американец или британец, или иной западный дипломат вынимал из портфеля пачку секретных бумаг, я ужасался отсутсвию у них понятия о мерах предосторожности.