Советская элита и высшее руководство одновременно нуждается в КГБ и боится его. Они нуждаются в нем для поддержки режима и подавления оппозиции. Но они и боятся КГБ, потому что КГБ вездесущ и всеведущ. В его секретных архивах собираются и хранятся материалы о личной жизни каждого более или менее заметного партийного или государственного работника. Используя компрометирующие факты личной жизни или "грязные делишки”, в которых замешаны в той или иной мере почти все советские руководители — от маленьких до больших, — КГБ может почти от любого из них добиться того, чего желает.
После смерти Сталина Александр Шелепин, а позднее Владимир Семичастный пытались поднять престиж КГБ. Но удалось это только Юрию Андропову, сыгравшему решающую роль в возрождении операций секретной полиции как внутри страны, так и за рубежом. В 1973 году Юрий Андропов стал первым со времен Лаврентия Берия главой КГБ, избранным в члены Политбюро.
Когда в 1967 году Андропов занял пост председателя КГБ, я работал в Советской миссии в ООН, в Нью-Йорке. Офицеры КГБ в открытую радовались, узнав о назначении Андропова их шефом. "Наконец-то мы получили сильного лидера, какой нам нужен”, — сказал один из них мне. Вначале я удивлялся, что многие офицеры КГБ немедленно приняли Андропова как своего. Он вроде бы в прошлом не работал в этой организации и не служил в армии. Потом я понял: его последняя должность в ЦК, связанная с управлением империей советского блока, тесно соприкасалась с делами КГБ. Они-то знали своих людей!
Прежде всего Андропов принялся за восстановление дисциплины в рядах КГБ, сильно пошатнувшейся после падения Берия. Он запретил пить при исполнении служебных обязанностей, и я заметил, что наши кагебешники перестали являться пьяными в Миссию.
У Андропова была репутация одного из самых умных членов Политбюро. Люди, работавшие с ним, говорили, что он был человеком интеллигентным, с живым, изобретательным умом, к тому же хорошо образован. Наблюдая его в разных обстоятельствах, я мог только восхищаться, как мастерски он умел создавать впечатление некоторой нерешительности и добродушия. Стиль Андропова отличался от стиля тех, кто правил КГБ до него. Он "не приказывал”, а "предлагал”, избегая повелительного тона. Эта мягкость, однако, была обманчива. Согласно рассказам его личных помощников, которых я хорошо знал, Андропов был человеком сильной воли, уверенным в себе и решительным. О таких людях говорят: мягко стелит, да жестко спать.
Андропов, его жена и его сын (окончивший МГИМО в конце 60-х годов) казались скромными, никак не подчеркивающими своего положение людьми. Но в то же время в тщательной "отделанности” внешнего облика Андропова было что-то холодное и неумолимое.
Я никогда ни от кого не слыхал, чтобы Андропов был сторонником либерализации режима (даже в такой ограниченной форме, в какой пытался экспериментировать Хрущев) или, что он был поборником существенных экономических реформ. На деле его безжалостное подавление инакомыслия и сильная оппозиция политическому плюрализму в СССР противоречили образу любителя искусств, интеллектуала, чьи политические позиции смягчены образованием. Действия КГБ, предпринимавшиеся только с одобрения Андропова, были грубы и жестоки и оставались таковыми во время всего его пребывания на посту советской секретной полиции. Ни грубость, ни жестокость не стали наказуемы. Более того, Андропов в определенном смысле был жестче Брежнева. Один из помощников Брежнева говорил мне, что его босс никогда не осознавал, как широко применялась практика упрятывания инакомыслящих в сумасшедшие дома. Эта область целиком была под контролем Андропова. Будучи советником Громыко, я имел отношение к работе комиссии по выработке новой советской конституции. Андропов категорически возражал даже против изучения возможности изменения советской избирательной системы, то есть против того, чтобы выдвигать на один пост не одного, как делается в СССР, а двух кандидатов. Брежнев же считал, что следует рассмотреть такое предложение.
Андропов по-настоящему преуспел в восстановлении власти КГБ. Он раза в два-три увеличил штат иностранных агентов. И если до него резиденты КГБ за границей для прикрытия получали ранг дипломата низшего или среднего уровня, при Андропове они стали занимать солидные влиятельные посты, располагая соответственно большей властью. Так, в Нью-Йорке в середине 60-х годов резидент КГБ Борис Иванов занимал в Миссии пост "советника”. Приехавший ему на смену в 1967 году Николай Кулебякин был уже "заместителем постоянного представителя СССР в ООН”.