— Моя главная задача по прибытии в Нью-Йорк, — заговорил я, обдумывая каждое слово, — наладить работу в моем отделе. Насколько мне известно, отдел в запущенном состоянии. Если я хочу обрести некоторое влияние на Вальдхайма, престиж отдела должен быть повышен.
Круглое лицо Иванова сморщилось в пренебрежительной ухмылке.
— Это, бесспорно, почетная задача, но на нее не стоит класть чересчур много сил, — заметил он. — В конце концов, это — работа на "заграничного дядю”. Запад доминирует в секретариате, и нам не удастся переделать Вальдхайма. Он нам не союзник и никогда им не станет.
Я молчал, пока Иванов снова разлил по рюмкам коньяк. Неожиданно он полез в карман и вытащил два письма. — Вам будет интересно, — сказал генерал, протягивая их мне. — Конечно, мы не принимаем их всерьез, но вы, я думаю, должны знать их содержание.
Я быстро прочитал письма. Первое было написано по-русски и адресовано в ЦК КПСС. Анонимный автор сообщал, что я живу не по зарплате и тут же приводил цифры: сколько я получаю и сколько, по его мнению, трачу. Он уведомлял, что моя московская квартира "украшена иконами” и удивлялся, как может коммунист вешать в своем доме иконы. К тому же, писал аноним, моя жена и дочь постоянно высказывают антисоветские настроения, восхваляя жизнь в Америке и критикуя советскую систему. Да и сам я хорош, заводил дружеские связи с иностранцами, в частности с американцами, когда работал в Нью-Йорке.
Второе письмо, напечатанное на английской машинке, адресовалось мне, но также было без подписи. В нем какой-то, очевидно, американец, напоминал мне, что я обещал помочь советской еврейке по имени Тамара добиться разрешения на эмиграцию. Разговор об этом между мною и автором письма якобы состоялся во время сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Дальше речь шла о тысяче долларов, полученных мною авансом за обещанную помощь. Называлось имя официального лица — американца, будто бы игравшего роль посредника в этом деле.
Какие-то крупицы правды содержались в обоих письмах, и их при желании можно было использовать против меня. Действительно, благодаря вкусу Лины и ее умению добывать интересные и красивые вещи в нашей квартире было много икон. Мы в самом деле жили широко. Не исключено, что Лина и Анна позволяли себе нелестные для СССР высказывания, и у меня, правда, было много хороших знакомых среди американцев. Но никакой Тамары я не знал. Тысячу долларов ни от кого не получал и никогда не обещал помочь кому-либо уехать из Советского Союза. А вот официальное лицо, упоминавшееся в письме, существовало в реальности, и при надобности можно было бы мне пришить преступный сговор с представителем враждебной стороны, то есть США.
Мне было ясно, что письма сработаны кем-то, кто знал меня и в Нью-Йорке, и в Москве. Логика подсказывала, что автором письма, скорее всего, был Леонид Кутаков. Именно я был назначен заменить его на посту заместителя Генерального секретаря ООН. В Москве мы жили в одном доме, и его жена Аза не раз забегала к нам поболтать с Линой. Никто иной, как Кутаков, мог так "удачно” перепутать номер квартиры, что злосчастное письмо попало прямо в КГБ. Дело в том, что я жил в квартире 52. На конверте же значилось — 32. А в ней как раз проживал сотрудник КГБ. Нетрудно догадаться, что, найдя в своем почтовом ящике письмо из Америки, адресованное мне, кагебешник немедленно отнес его "куда следует”.
Моя первая реакция была злобной и грубой.
— Что за дерьмо! — воскликнул я. — Каким образом письмо, адресованное мне, очутилось здесь? Означает ли это, что кто-то крадет мои письма?
Иванов мгновенно изменил тон на мягкий и дружелюбный.
— Нет, что вы, Аркадий Николаевич! Вам не о чем беспокоиться. Мы бы не показали вам эти письма, если бы не были стопроцентно в вас уверены. Мы просто хотели бы услышать от вас, может быть, вы кого-то подозреваете, кто мог сочинить эти письма. К тому же, смотрите, — на конверте стоит неверный номер квартиры. Из-за этого письмо попало в руки к человеку, который сразу же, увидев, что письмо из-за границы, принес его нам.
Я ничего не сказал о своих подозрениях. Зачем? Ведь КГБ не пренебрегает анонимками. В сталинские годы миллионы людей были погублены по анонимным доносам.
— Черт его знает, кто это сделал, — проговорил я. — Но видно же, что этот человек знает меня, знает мою семью, знает о моей работе в ООН и об американских знакомых.