— Может быть, это работа ФБР? Может быть, они задумали скомпрометировать вас? — вкрадчивым голосом осведомился Иванов.
Я отрицательно покачал головой. Нет, в этом предположении мало смысла.
— Хорошо, — заключил Иванов, вытягивая в улыбке губы в ниточку, — мы расследуем это дело. В Нью-Йорке сверят шрифты машинок. И если мы обнаружим автора этих писем, он понесет наказание.
Разговор был окончен. Я поднялся, чтобы откланяться. И тут Иванов, как бы не придавая особого значения словам, сказал:
— Вы знаете, Аркадии Николаевич, вам не надо бы увлекаться коллекционированием икон. И вам надо поговорить со своими женщинами — пусть держат язык за зубами. Вы сейчас будете на очень важном посту в Нью-Йорке. Вы должны быть образцом для других наших людей.
В его словах звучала явная угроза. Я буду под наблюдением. Я должен доказать, что соответствую установленным стандартам поведения. И если я не соглашусь сотрудничать с генералом Ивановым, то грязные письма, бросающие тень на мою репутацию, могут быть быстро извлечены из ящиков КГБ. Единственная цель, ради которой мне дали прочитать доносы на меня, заключалась в том, чтобы продемонстрировать мне — ты у нас "на крючке”, а мы теперь поглядим, как ты будешь извиваться. Предлагая мне сотрудничать с ними, кагебешники знали, что я в их власти.
КГБ не собирался всерьез искать автора писем. Это я должен был найти, назвать и скомпрометировать доносчика, чтобы соскользнуть с "крючка”. Поэтому, прибыв в Нью-Йорк, я обратился к резиденту КГБ Борису Соломатину с просьбой помочь мне. Он уже знал о письмах и пообещал мне заняться этим делом. Но шли месяцы, а Соломатин больше не возвращался к нашему разговору. Я злился и начинал беспокоиться. Наконец, я прямо спросил его о своем деле, намекнув, что не считаю его сильным детективом. Соломатин ответил, что его люди давно уже узнали, что письмо по-английски было напечатано на машинке, принадлежащей секретарше Кутакойа. Она даже призналась, что принимала участие в этом деле.
— Но она еще работает в штате секретариата, — заметил я. — И Кутаков, насколько мне известно, не понес наказания, если не считать наказанием полный провал всех его попыток воспрепятствовать моему назначению на должность, которую он занимал.
Я требовал справедливости. Я хотел получить из КГБ официальную бумагу, в которой было бы четко сказано, что автор писем незаслуженно поливал меня грязью. Но Соломатин прямо заявил мне, что я хочу слишком многого. Не только он сам не будет пробивать это дело, но и мне не советует.
— Центр все знает, — сказал он. — Этого достаточно. Будет надо, центр сам примет меры.
Однако я не унимался:
— Я был оклеветан, я должен защитить свое имя. Я хотел бы только получить официальное уведомление в своей невиновности.
— Все знают, что вы невиновны. Против вас не выдвигается никаких обвинений. Зачем разводить бумажную канитель по поводу того, что не существует? Слушайте моего совета, Аркадий, оставьте все, как есть. Дело кончено. Никто не пострадал, а значит, все в порядке.
Я понял Соломатина. Если бы я продолжал добиваться своих прав, я заслужил бы в Москве репутацию зануды. Бюрократы не любят, чтобы их беспокоили и докучали им своими проблемами. Словом, чтобы не создавать себе самому неприятностей, я отступил.
Нью-Йорк — место, где сосредоточено наибольшее количество крупных шпионов. Здесь они развивают свою деятельность преимущественно в секретариате ООН. Яков Малик однажды рассказал мне, что в 1946 году тогдашний Генеральный секретарь ООН Трюгве Ли предложил Советскому Союзу прислать своих граждан на работу в секретариат ООН, где на них была получена квота. Когда Малик сообщил об этом Молотову — тогдашнему министру иностранных дел, — тот реагировал безапелляционно:
— Мы не можем растрачивать впустую ценные дипломатические кадры и посылать наших талантливых дипломатов для выполнения бюрократических заданий в секретариате.
Ошибочное решение Молотова вскоре было пересмотрено. Москва сообразила, что аппарат ООН представляет собою уникальную возможность для укоренения шпионской сети. В отличие от Молотова Комитету Госбезопасности не терпелось заполнить своими людьми посты, предоставленные СССР в секретариате.
Работники секретариата ООН имели перед своими коллегами из Миссии в Нью-Йорке, из посольства в Вашингтоне и консульства в Сан-Франциско одно немаловажное преимущество — они могли свободно ездить по Соединенным Штатам, не уведомляя о своих намерениях и расписании американские власти.
Профессионального агента КГБ легко отличить от профессионального дипломата и других советских работников за рубежом. Первый признак — деньги. Для служащего Министерства иностранных дел, посланного за границу, не так легко приобрести даже бывший в употреблении американский автомобиль — даже при строгой экономии накопить деньги на него можно не меньше, чем за год. Агенты КГБ покупают автомобиль сразу же по приезде в Америку. У них всегда есть наличные, и они не отказывают себе в развлечениях. Работник среднего уровня в секретариате ООН или Советской миссии, устраивая прием для своих друзей из западных стран и стран "третьего мира”, почти наверняка черпает средства на него из фондов КГБ. А если вы видите советского служащего, дорого и изысканно одетого, не сомневайтесь в его принадлежности к секретной полиции. Только КГБ платит своим агентам достаточно большие зарплаты в долларах, и только эти зарплаты и позволяют им жить на широкую ногу, а тем самым успешнее выполнять основное свое задание — завязывать связи с западными людьми. Вербовка специалистов и поставщиков информации ведется в основном за стенами ООН. Ученые, бизнес-смены, профессура университетов, журналисты и военные специалисты — все они потенциальные "клиенты” работников КГБ. Чем больше улов, тем лучше. Но, чтобы выполнять эту задачу, агенты КГБ должны вписываться в западную жизнь и прежде всего своим внешним обликом. К тому же. если они достаточно хорошо владеют английским (а это, как правило именно так), они легко могут выдать себя за уроженцев какой-нибудь западной страны. Сотрудники КГБ могут не думать о средствах, затрачиваемых на свою деятельность. Те из них, кто постоянно разъезжает по Америке, постоянно представляют счета и доклады на Лубянку или в Генеральный штаб Министерства обороны СССР.