Намек на скрытую напряженность в отношениях с Вьетнамом прозвучал и в докладе Брежнева на ХХУ съезде КПСС в феврале 1976 года. Брежнев в начале доклада упомянул о советской помощи Вьетнаму во время войны, но о помощи ему в восстановлении хозяйства не сказал ничего. В этой же части доклада, говоря о Кубе, он употребил словосочетание "американский империализм”, отсутствующее, когда речь зашла о Вьетнаме. Здесь он ограничился лишь терминами "империалистические захватчики” и "интервенты”. Этот выбор слов не был случайным, он соответствовал линии, принятой в 1972 году. Брежнев тогда, несмотря на бои во Вьетнаме и минирование бухты Хайфон, принимал Ричарда Никсона.
Прием этот вызвал ярость вьетнамцев, особено еще и потому, что СССР сразу прекратил словесные нападки на США. Теперь же Брежнев вновь прибег к уклончивой лексике 1972 года. Это означало, что в отношениях Москвы с Ханоем не все гладко.
Хотя ХХУ съезд в целом проходил довольно гладко и с трибуны текли длинные, тягучие, хвастливые речи, кое-что, однако, указывало на несколько необычные обстоятельства. Десятидневный форум партийной элиты, проходивший во Дворце съездов, казалось, подтверждал, что Леонид Брежнев приближался к полной консолидации власти в своих руках. Оно не было окончательным, но впечатляло. Появление Брежнева вызывало "бурные аплодисменты, переходящие в овацию”, доклад его то и дело прерывался взрывом одобрительных аплодисментов. Однако в самом докладе были явственно ощутимы ноты беспокойства. Прежде всего эти ноты звучали в части, посвященной положению в советской экономике. Кроме того, ноты беспокойства можно было уловить и в тексте, посвященном "некоторым явлениям” за пределами СССР. Особенно тревожно звучали два слова: "особые взгляды”. Этих "особых взглядов” придерживались "некоторые партии” других социалистических стран "по ряду вопросов”. Хотя это замечание тут же было как бы опровергнуто утверждениями о том, что "общая тенденция” ведет ко все растущему единению между СССР и его восточноевропейскими соседями, от внимательного уха не ускользнуло, что на деле Брежнев выражал беспокойство независимыми, если не сказать еретическим, взглядами Румынии, Польши и Венгрии по поводу советской экономической и внешнеполитической доктрины.
Термин "особые взгляды” как будто безобиден. Но на самом деле это синоним разногласий и скрытое признание того, что в 1976 году страны — члены Варшавского договора отсутпили от линии, диктуемой Советским Союзом, "по ряду вопросов”.
К тому времени я уже был наслышан о "беспорядках” в Польше. Польский представитель в ООН Генрик Ярошек много раз приглашал меня посетить его страну. Но когда летом 1976 года я был в Москве, Василий Кузнецов посоветовал мне найти предлог и отказаться от приглашения.
Самое удивительное место в докладе Брежнева освещало отношения Запада и Востока в Европе. Оно явилось косвенным признанием того факта, что взлелеянный советский дипломатический курс, превозносившийся, как персональный триумф Брежнева, оказался чреват неожиданными неприятностями. Речь шла о Хельсинских соглашениях, известных как "Окончательный акт Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе”.
Москве эта Конференция была необходима для подтверждения недопустимости перекройки карты Европы и признания неприкосновенности существующих границ. Иными словами, Москва нуждалась в официальном признании ситуации, сложившейся на континенте в результате второй мировой войны. То, чего Москва добивалась, она получила, но ей пришлось заплатить за это достаточно высокую цену. Советский Союз вынужден был принять ряд требований Запада, в частности, дать обещание сотрудничать в вопросах о правах человека, подразумевающих свободу передвижения и свободу обмена информацией.
В годы, когда я работал референтом Громыко, мне приходилось слышать на различных совещаниях в МИДе предостережения некоторых коллег, а также работников КГБ и даже членов ЦК КПСС по поводу того, что переговоры с Западом могут завести нас дальше тех целей, которые мы преследуем. Однако предостережения эти не были услышаны теми, кто делает политику. Отчасти виновата система, которая не предоставляет возможности скептикам ставить под вопрос основную тенденцию. Но даже если бы нашелся смельчак и высказал бы свои сомнения, его соображения были бы, скорее всего, отвергнуты. Участие Советского Союза в переговорах с Западом о безопасности в Европе стало вопросом личного престижа Брежнева.