Представляя СССР на переговорах в Женеве на протяжении двух лет, Ковалев всячески старался не допустить, чтобы тематика консультаций перекинулась за пределы ограниченных военных и политических концепций, которые Москва поддерживала с самого начала. Однако неуступчивая позиция СССР вызвала ответную реакцию Запада. Если СССР хочет добиться прогресса в достижении соглашений, настаивали представители Западной Европы, то ему придется пойти на расширение их тематики. После каждой такой дискуссии, означавшей задержку на пути к соглашениям, Ковалев получал из Москвы указание отступить, но лишь чуть-чуть. С каждым шагом назад позиции Ковалева ослабевали. Мало кто на Западе распознал успех западных дипломатов на этих скудно освещавшихся средствами массовой информации переговорах. Зато Заключительный Акт оказался знаменательной победой западных идей и своего рода поражением для Советского Союза.
Однако тщеславный Леонид Брежнев не пострадал за то, что втянул советское руководство в эту сложную ситуацию. Публично Брежнев продолжал говорить о победе СССР, но похвальбы его были уже пустым звуком. Козлом отпущения за провал советских политических амбиций стал Анатолий Ковалев, который самоотверженно делал то, что ему велели. Пять лет спустя, на XXIV съезде КПСС Ковалеву вновь было отказано в высоком партийном кресле, несмотря на то что в МИДе он был одним из видных работников. Вместо него членом ЦК КПСС сделали Юлия Воронцова, вознаградив его за резкую атаку на пункты Хельскинских соглашений, касающихся прав человека. Эту атаку он провел на конференции в Белграде в 1977 году. На конференцию собрались представители 35-ти стран, подписавших Хельсинские соглашения. Ковалев, правда, в некоторой степени оправился от своего "позора”. В качестве главы советской делегации он появился на другом подобном совещании — в Мадриде, в 1981 году.
Пример Ковалева назидателен. В советской системе от обвиняемого немедленно отворачиваются; человек может служить системе преданно и верно, но один ошибочный шаг все зачеркивает — последствия очень трудно преодолеть.
Еще более устрашающе выглядит поведение Кремля в отношении выполнения Хельсинских соглашений. Советские руководители еще раз продемонстрировали, что они будут нарушать элементарные права человека независимо от подписанных документов. Это практически показало, что советская система по сути своей противопоказана такого рода правам. Где отсутствует демократия, там не может быть и настоящего социализма. Перспектива возвращения нашего общества к сталинизму, усиление подавления всякого инакомыслия — еще более очевидное после суда в 1966 году над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем — углубили мое личное разочарование в советской системе. Чем дольше я жил в Соединенных Штатах, тем явственнее становилась для меня разница между подавляющим человека советским обществом и подлинно свободной жизнью в Америке.
23
После моей первой встречи с Бертом Джонсоном я принял решение не возвращаться в Советский Союз. Однако, когда в 1976 году настало время отпуска, моя решимость поколебалась. Я и не предполагал, что мой испытательный период в качестве агента затянется на такой долгий срок. К тому же в моей личной жизни возникло одно неожиданное обстоятельство.
Геннадий женился. Как многие родители, мы не были сторонниками его ранней женитьбы. Мы считали, что он еще слишком молод, советовали ему осмотреться, все взвесить и вообще повременить, устроив прежде свою карьеру. Но сын нас не послушался, и вскоре стал любящим мужем и счастливым отцом, а мы с Линой — дедушкой и бабушкой. Надо ли говорить, как ждала Лина отпуска, чтобы поехать в Москву и увидеть нашего внука Алешу и других членов нашей семьи! Ее тянуло в нашу московскую квартиру, на нашу подмосковную дачу. Ее энтузиазм не знал границ. Да и мне хотелось повидаться с сыном, взглянуть на внука, пройтись по московским улицам. Все это пересилило мой страх, и я решил провести свой отпуск в Москве.