Поучительный пример тому — Ангола. Именно в Анголе Москва применила впервые новую модель поведения в Африке. До этого ни Советский Союз, ни Куба не решались на откровенное массивное военное вторжение в страну "третьего мира”. Я не был удивлен, когда весной и летом 1975 года СССР начал регулярную отправку оружия в Анголу для поддержки промосковской фракции Агостиньо Нето. Чрезвычайно удивило меня другое, — когда осенью в Анголу начали пераправляться кубинские войска и Москва направила туда большую группу своих военных советников. И уж совершенно меня потрясло практически полное отсутствие какого-либо протеста против этих акций со стороны США.
К концу года, несмотря на мощную советско-кубинскую поддержку, армия Нето не добилась успехов в борьбе с силами оппозиции, которыми командовали Холден Роберто и Жонас Савимби. Из послания Москвы, полученного Советской миссией в Нью-Йорке, следовало, что Нето запросил у СССР дополнительную помощь. Яков Малик получил указание приложить все усилия для оттягивания созыва Совета Безопасности и, таким образом, предотвращения обсуждения ситуации в Анголе. Москва понимала, что вопрос об Анголе, поднятый в ООН, может только привести к политическим осложнениям.
Когда Малик доложил, что Даниэль Патрик Мойнихен — глава американской делегации в ООН — как будто бы нажимает на Вашингтон и другие делегации, чтобы рассмотреть вопрос об Анголе в Совете Безопасности, мы на расстоянии ощущали ярость, исходящую из Москвы. Мойнихен проявил больше политического предвидения, чем многие деятели в Вашингтоне. Понимая последствия советско-кубинской интервенции в Анголу, он настаивал, чтобы и Совет Безопасности, и Генеральная Ассамблея безотлагательно приступили к рассмотрению советско-кубинской акции. Совет Мойнихена не был услышан, и 19 декабря Конгресс США принял решение о прекращении военной помощи Анголе.
В результате этого решения США не оказали в ООН никакого сопротивления интервенции в Анголу и никаких военных контрмер принято не было. Советские лидеры были безмерно счастливы по этому поводу.
— Как это вам удалось уговорить Кастро послать войска в Анголу? — спросил я у Кузнецова.
Он засмеялся. Высказав предположение, что Кастро может "сыграть свою игру”, послав двадцать тысяч кубинских солдат в Анголу, Кузнецов сообщил мне, что идея крупной военной операции родилась в Гаване, а не в Москве.
Это была удивительная новость и, как я потом узнал, — большой секрет советских руководителей. Западные наблюдатели были убеждены, что СССР, переправивший кубинских солдат по воздуху в Анголу, чтобы они помогли Нето победить прозападные и прокитайские фракции Роберто и Са-вимби, потребовал от Кастро этой важной услуги.
Но почему Куба добровольно предложила СССР помощь живой военной силой? Кастро этим преследовал свои цели. Во-первых, ему необходимо было поднять революционный дух в стране, — слишком много было разочарованных в режиме Кастро, слишком ощутимы были хронические экономические провалы. Во-вторых, Кастро все еще представлялся себе большим международным лидером. Его прежние усилия экспортировать революцию в страны Латинской Америки — горячечная навязчивая идея Че Гевары — вызвали тогда критику более консервативного советского руководства, посоветовавшего сначала наладить кубинскую экономику и отношения с соседними государствами.
Однако в 1975 году авантюризм Кастро пришелся Москве по вкусу. Она стала потакать тщеславным замыслам кубинского диктатора. Растущая военная мощь Советского Союза открывала для Кремля возможность активизироваться в Африке. В противоречии с духом налаживавшихся советско-американских отношений Политбюро решило заняться африканским континентом, игнорируя мнение Соединенных Штатов.
Успехи кубинцев в Анголе вселили уверенность в советских руководителей, что у США просто не хватит решимости защитить Африку. Воинствующие элементы в Политбюро зачислили США в "слабаки”. Они утверждали, что после унизительного поражения во Вьетнаме в 1975 году США уже не соперник Советскому Союзу в "третьем мире”. Несмотря на то, что некоторые специалисты высказывали более сдержанное мнение по этому поводу, советские руководители полагали, что к "вьетнамскому синдрому” у американцев теперь прибавился еще и "ангольский синдром”.