Но в силу специфически советских условий чувства, которые американцы выражают открыто, русские могут обнаружить лишь в дружеском, узком кругу. Американцы симпатичны русским своею простотой, отсутствием интеллектуального высокомерия и снобизма, часто встречающихся в других иностранцах.
Интерес русских к Америке возник еще до образования Соединенных Штатов. Они первыми ступили на землю, позже названную Аляской, побывали у берегов Испанской Калифорнии. Есть общее и в том, как русские покоряли Сибирь, а американцы осваивали Запад. И там, и там лежали целинные богатые и прекрасные земли. Русские ученые знали и ценили американских ученых. Так, Михаил Ломоносов был знаком с работами Бенджамина Франклина, которого очень почитали в русских интеллектуальных кругах. Представитель русской революционной традиции Александр Радищев восхищался Американской революцией и ее вождем Джорджем Вашингтоном. Столетие спустя Ленин также отзывался с похвалой об Американской революции. И хотя он называл президента США Вудро Вильсона "лакеем акул капитализма” и шельмовал "кровавый американский империализм” за поддержку интервенции против Советской России, он утверждал, что решительно стоит за экономическое сотрудничество с Америкой — "со всеми странами, но особенно с Америкой”. Ленин встречался с американскими бизнесменами — Франком Вандерлипом, Армандом Хаммером и другими, пытаясь наладить советско-американскую торговлю. Эти связи соответствовали ленинскому утверждению, что в основе советской внутренней и внешней политики лежат экономические интересы.
Экономическая мощь Америки восхищала Ленина так же, как она восхищает и тех, кто унаследовал его власть. Первый руководитель советского государства не раз высказывал пожелание, чтобы молодое советское государство училось у американцев их деловитости, восприимчивости к новому. В современных публикациях об этом стараются вспоминать пореже, но среди советского руководства еще живы те, кто помнит предвоенное сотрудничество с Соединенными Штатами в области промышленности, позволившее обогатить советские предприятия новыми знаниями, навыками, энергичным подходом к делу. Эти воспоминания, так же как и надежда на возобновление этих контактов, были одной из движущих сил в сближении Брежнева с Ричардом Никсоном.
У детанта, конечно, были свои ограничения. Разные слои советского общества и особенно определенная часть руководства испытывала враждебность к Соединенным Штатам. Ленин охарактеризовал американский империализм, как "самый свежий, самый сильный, последним примкнувшим к мировой бойне народов за дележ капиталистических прибылей”. Многие до сих пор верят в это, и потому их так тревожит американская военная мощь. Это, однако, не зеркальное отражение страха США перед внезапной атакой или возможностью оказаться беззащитными перед такой угрозой. Они ненавидят американскую военную силу именно потому, что отдают себе отчет в том, какова она на самом деле, понимая, что эта сила способна отразить советскую экспансию. Более того, эти люди сознают, что военная мощь США является главным, если не единственным барьером для советских планов мирового господства.
Однажды, обедая с Громыко на даче во Внуково, я спросил его, что, по его мнению, является самой большой слабостью американской политики в отношении СССР.
— Они не понимают наших конечных целей, — ответил он, не задумываясь. — И они принимают тактику за стратегию. У американцев слишком много доктрин и концепций, провозглашенных в разное время, но нет твердой, связной и последовательной политики. Вот в чем их большой недостаток.
Громыко добавил, что в "дипломатии мы превосходим американцев”, имея в виду частые перемены американского персонала на важных дипломатических постах и делегатов на ответственных переговорах. Дипломаты в МИДе, например, очень веселятся всякий раз, когда новая компания дилетантов и политиков-любителей, назначаемая новым президентом, наводняет Госдепартамент США.