По возвращении в Нью-Йорк его первой заботой было переправить в Москву детальный отчет о встрече в Белом Доме, Громыко сам не писал телеграммы, перепоручая это дело своему переводчику Виктору Суходреву, которому он сначала диктовал текст послания по своим заметкам. На этот раз послание содержало около пятидесяти страниц и включало широкий спектр вопросов — советско-американские отношения, СОЛТ II и наиболее важные международные проблемы. Нетерпение Громыко возрастало по мере того, как шло время, а послание все не поступало к нему для прочтения и одобрения.
— Где Сухо древ? — ворчливо спрашивал он. — Наверное, чай пьет?
Наконец Суходрев появился.
— Как я могу, Андрей Андреевич, за один час сделать запись разговора, который продолжался три часа? — проговорил он в ответ на упреки Громыко.
На этот раз министр подавил раздражение и молча углубился в чтение текста, принесенного Суходревом.
Когда я спросил Громыко об его оценке переговоров с Картером, он ответил коротко:
— Это все есть в телеграмме. Вы можете прочитать. — Направляясь в спальню квартиры в Миссии, он неожиданно остановился около двери и, повернувшись ко мне, слабо улыбнулся. — Не так плохо, совсем не так плохо, как мы ожидали, — сказал он.
Когда Картер поднял вопрос об Анатолии Щаранском, Громыко разозлился. Как он написал об этом в своем отчете, "Картер настрлько невежественен, что не нашел ничего лучшего, как поднять на щит это микроскопическое дело об одном человеке, не понимая, что такие вопросы не сочетаются с обсуждением отношений между нашими странами”. Однако Громыко пришел к заключению, что "иметь дело с Картером — можно. Он недостаточно искушен в целом ряде вопросов и, возможно, мы сумеем вынудить его согласиться на многое из того, что нам необходимо”.
Громыко осознавал, что твердая позиция в вопросах прав человека у Картера сочетается с невероятно наивным представлением о Советском Союзе. Из того, что Громыко говорил, выходило, что Картер верил в СССР как в честного партнера, с которым можно иметь дело, как с любой из западных демократий. Наконец, противоречивое соглашение СОЛТ II было завершено и на какое-то время создалось впечатление, что детант будет возрожден. Но вскоре Советский Союз совершил интервенцию в Афганистан. Это был шаг, который открыл Картеру глаза на сущность советской системы и показал ему, какова истинная цена объятий медведя.
26
Курт Вальдхайм после переизбрания его на пост Генерального секретаря ООН в 1976 году собрался побывать с официальным визитом в нескольких странах. В число их был включен Советский Союз. Я работал над устройством и расписанием его визита. Работа была не из легких. В своих телеграммах в Москву я постоянно подчеркивал, что для укрепления нашего положения в ООН необходимо принять в Москве Вальдхайма с тою же любезностью и с теми же почестями, какие были оказаны ему в Пекине и Лондоне, Вашингтоне и Париже.
Когда весной 1977 года Кремль наконец прислал в Нью-Йорк официальное приглашение, Вальдхайм сказал мне и членам Советской миссии, что он будет рад нанести визит в СССР, но при условии, что в расписание будет включена личная встреча и беседа с Леонидом Брежневым. Ни я, ни Малик не могли дать ему таких гарантий, а когда мы запросили Москву, ответа не последовало. Вальдхайм ворчал, так как дело затягивалось и поездка откладывалась. Неоднократно он спрашивал, в чем загвоздка. Я не мог честно ответить на этот вопрос и отговаривался, ссылаясь на слухи, что Брежнев болен и не может взять на себя столь серьезных обязательств.
В пришедшем наконец из Москвы ответе предлагались даты визита (сентябрь или ноябрь) и содержалась двусмысленная инструкция, предписывающая сообщить Вальдхайму, что встреча с Брежневым "не исключена”. Такая обтекаемость выражения типична для уклончивых формулировок советского дипломатического и бюрократического языка. И это было ближе всего к обещанию, на которое я мог надеяться. После дополнительных переговоров, на которых уточнялось время, визит был назначен на начало сентября, таким образом, Вальдхайм мог возвратиться в Нью-Йорк к открытию очередной сессии Генеральной Ассамблеи. Из письма одного моего московского друга мне стало известно, что Политбюро приняло решение о встрече Брежнева с Вальдхаймом. Генеральный секретарь ООН был очень доволен.
Я не возлагал больших надежд на подобную встречу, считая ее чисто символической. Советские руководители не доверяют Генеральным секретарям ООН, которые слишком активно вмешиваются в международные дела. Но, с другой стороны, они презирают и тех, кто довольствуется ролью "свадебного генерала”.