Сидя напротив нас, Брежнев был не в состоянии внести хоть искру жизни в разговор. Он читал свою речь по бумажке, спотыкаясь на словах, почти не поднимая глаз на своего гостя. То, что он говорил мало отличалось от общих фраз, высказанных Громыко Вальдхайму некоторое время назад. Брежнев произносил текст, как робот, без всякого выражения. Все привычные пункты советской внешней политики были перечислены: необходимость следовать курсу детанта, прогресс в области разоружения, урегулирование ближне-восточного конфликта, ликвидация остатков колониализма. Желая подчеркнуть уважение к своим слушателям, Брежнев отметил положительную роль ООН в попытке решить эти проблемы. Он даже похвалил Вальдхайма за его деятельность на посту Генерального секретаря ООН и с серьезным выражением на лице выслушал ответ, в котором Вальдхайм выразил согласие с тем, что вопросы, поднятые Брежневым, действительно важны. Вальдхайм подчеркнул также необходимость ограничить распространение атомного оружия и роль ООН в решении международных конфликтов и упрочения разрядки напряженности.
Однако, когда Брежнев слушал перевод речи Вальдхайма, было видно, что он не имеет ясного представления о вопросах, упомянутых Генеральным секретарем ООН. Брежнев повернулся к Громыко, потом к Александрову-Агентову, сидевшим по обе стороны от него, и тихо спросил, действует ли уже соглашение о нераспространении ядерного оружия. Я был потрясен такой потерей памяти и порадовался, что Вальдхайм не понимает по-русски. Громыко терпеливо объяснил Брежневу, что этот договор вошел в силу еще в 1970 году.
Другой вопрос Брежнева удивил меня еще больше. Когда Вальдхайм сказал, что визит Брежнева в ООН был бы очень желателен, Брежнев повернулся снова к своим советникам и спросил:
— Я могу посетить ООН?
— Конечно, — ответили оба в один голос, добавив, — но не в этом году по известной вам причине.
Они подразумевали торжественную церемонию принятия новой советской конституции, намеченную на октябрь, церемонию, на которой Брежнев обязательно должен был присутствовать. Брежнев кивнул головой и пробормотал:
— Да, да, но не в этом году. Может быть, в будущем году.
На этом официальный разговор закончился. Вальдхайм поднялся и сообщил, что хотел бы наградить господина Брежнева Золотой медалью мира ООН. Впервые за пятьдесят минут Брежнев оживился. Он засиял, как ребенок, когда Вальдхайм передал ему блестящую безделушку. У Брежнева была неутолимая страсть ко всякого рода медалям, орденам, титулам, словом, к любым наградам, которые ему вручали. У него было столько всевозможных орденов, что московские остряки пустили слух, будто хирурги вставили ему дополнительное ребро, чтобы расширить грудь и, таким образом, получить дополнительное место для всех наград.
Пока Брежнев радостно принимал медаль, я про себя смеялся: ведь эта медаль — безделка, сувенир, которым Генеральный секретарь ООН время от времени награждал главу какого-нибудь государства. Она ничего не значила, Я предупредил об этом Александрова-Агентова, но тот, очевидно, расписал ее Брежневу в самых радужных тонах.
По дороге из Кремля я размышлял о том, что мне довелось увидеть. Кабинет Брежнева был стерильным, безжизненным местом, полностью изолированным как от трагической и впечатляющей истории моей страны, так и от современных насущных проблем народа. Он больше походил на приемный покой в больнице, где высокопоставленного пациента на краткий миг демонстрируют посетителям перед тем, как снова отправить на больничную койку.
Что же до самого владельца кабинета, то после тринадцати лет все растущей власти, Леонид Ильич Брежнев сохранил как черты своего низкого происхождения, так и хитрость, позволившую ему подняться над средой, из которой он вышел. Типичнейший партийный аппартчик, живое воплощение бюрократии, которой он так умело манипулировал, Брежнев не был выдающимся политическим деятелем. Ловкий интриган, он обладал достаточным чутьем, чтобы открыть новую страницу в истории отношений между Западом и Востоком. Однако своим долголетним пребыванием у власти он был обязан в первую очередь той стабильности, которую он обещал и сумел создать для руководящей элиты. Шаткость положения руководящих верхов во время правления Хрущева при Брежневе сменилась устойчивостью, потому верхний эшелон советского руководства воспринял приход Брежнева как желанное отдохновение. Брежнев, придя к власти, немедленно принялся укреплять систему, постоянно будоражившуюся Хрущевым. Он восстановил стабильность пребывания на постах высших партийных и государственных чиновников, увеличил военный бюджет. Его талант манипулировать обстоятельствами и способность поддерживать баланс в Политбюро выражались более в наградах и поощрениях, чем в угрозах и наказаниях. Протежируя своим людям, он создал разбухшую сеть чиновников, преданных ему лично. Коррупция при нем достигла невероятных размеров.