Правда, мы спрашивали наших профессоров, почему некоторые коммунистические постулаты, такие как постепенное превращение государства в народное самоуправление, отмена денег, материальное изобилие, не осуществляются на практике. Все отвечали по-разному. Обычно наши учителя говорили, что, поскольку наш эксперимент по построению коммунизма не имеет прецедентов, теории следует применяться к практической необходимости, или просто советовали нам применять диалектический материалистический метод к специфическим русским условиям.
Я пытался представить себе сущность марксистской диалектики, это было нелегко. Однажды вечером (это было в 1951 году) группа студентов готовилась в классе к экзамену по диамату. Мой друг, посмотрев учебники и конспекты, предложил свое определение. Тяжело вздохнув, он заметил: "Диалектика — странная наука. С ее помощью можно оправдать любое зло”.
Подобные утверждения были опасны. Некоторых моих друзей исключили за аналогичные критические замечания. Мы должны были сдавать экзамены, не выказывая никаких сомнений в правильности теории и не требуя ответов на коварные вопросы. Но даже если мы и не пытались найти ответы на вопросы в самой практике советского общества, слабые места постоянно обнаруживались сами. На протяжении моей учебы теория много раз пересматривалась, факты и концепции постоянно "корректировались” в учебниках и лекциях. Поскольку политика творилась по мановению руки Сталина, люди и даже целые народы, которые еще вчера бьши в фаворе, за ночь становились париями, устоявшиеся догмы обращались в ересь. Пропуск лекции мог обернуться катастрофой: ведь на ней могли объявить какую-нибудь новую истину, которая подлежала конспектированию.
Наши профессора изо всех сил вдалбливали нам, что советское общество управляется рабочим классом, так называемой диктатурой пролетариата — основным марксистско-ленинским инструментом для переходного периода от капитализма к социализму. Но элита презирала (и презирает) пролетариат, исключение составлют лишь Герои социалистического труда. Их используют в пропагандистских целях. Как и другие, я ясно видел, что советское общество ничуть не похоже на счастливый и цветущий райский сад для рабочих и крестьян, который изображался в наших учебниках, газетах и журналах, в кино и театре.
Многие факты о Марксе и марксизме-ленинизме, о революции и ее лидерах от нас скрывали. Мы не могли прочитать работы Льва Троцкого, они были запрещены. До того как я стал ездить за границу, где я смог прочесть более правдивую историю русской коммунистической партии, все, что я знал о нем, сводилось к определению "Иудушка Троцкий”. Нам были недоступны и сочинения Зиновьева, Каменева, Бухарина и других крупных лидеров, объявленных "предателями” и "капитулянтами”. Точно так же только в США я узнал, что Карл Маркс назвал цензуру "моральным злом, которое может иметь лишь самые дурные последствия”.
Наше изучение марксизма было очень ограниченным: больше всего мы читали сочинения Сталина, но в программу входили также некоторые работы Маркса и Ленина. Более строгому отбору были подвергнуты труды Энгельса и Мао Цзедуна. Профессора и наставники не побуждали нас к самостоятельному мышлению и анализу, как это принято на Западе. Нас учили принимать на веру все, что было официальной догмой в данный момент. Этот подход и сейчас превалирует в Советском Союзе, исключение составляют лишь естественные науки.
Само собой разумеется, что такое образование предполагает изрядные пробелы. Поэтому при обсуждении с западными интеллигентами проблем общего порядка, советские люди иногда выглядят невеждами. Но система образования и не ставит себе такой задачи. Ее цель — самым надежным образом и как можно на более долгий срок предупредить зарождение в студенческой голове крамольных мыслей.
По определению официальной советской педагогики, независимое поведение или мышление означает прежде всего способность понимать приказы и наилучшим образом выполнять их. На практике это означает, что любая инициатива, выходящая за установленные рамки, может рассматриваться как опасная и подавляется. Эта философия превратила многих советских людей в современных покорных крепостных. Конечно, когда я и мои ровесники проходили через эту своеобычную стиральную машину, мы этого не понимали. Вокруг нас почти не было людей, которые могли бы открыть нам глаза. Большинство активных участников революции 1917 года были убиты в чистках 30-х годов. Те же, кто выжил, прошли через столько мук или видели столько страданий, что держали язык за зубами и не высказывались ни о Сталине, ни о природе советской системы.