Большинство студентов ничего не понимали в сельском хозяйстве, и наша помощь в лучшем случае была безвредна. Кроме того, эти кампании прерывали наши занятия, и в конце семестра приходилось работать с удвоенной силой, чтобы наверстать упущенное.
Помимо "картошки”, все студенты были обязаны принимать участие в выборах в Московский совет народных депутатов и в Верховный совет в качестве агитаторов и пропагандистов. Это входило в наши комсомольские обязанности. Выборы никого не интересовали, и нашим долгом было убедить своих подопечных как можно раньше опустить бюллетени и, по возможности, добиться стопроцентного участия жителей в выборах, на этом настаивала партия. Некоторые только ухмылялись в ответ на наши уговоры: какая разница, все равно ведь выберут всех, кого назначили. Мы пытались убедить их, что кандидаты — самые лучшие люди, они прекрасно справятся с порученным им делом, а потому совершенно ни к чему выдвигать больше одного кандидата: не брать же нам пример с "гнилых буржуазных демократий”.
Я не понимал тогда, что и Верховный совет, и местные Советы — сами ничего не решают и существуют только для того, чтобы подтверждать уже принятые решения. Мне, как и другим студентам, казалось, что пассивность голосующих — результат их антиобщественной позиции, поэтому их необходимо воспитывать. Но многие вещи, на которые они жаловались, я понимал, ведь у меня тоже были свои проблемы, и я все с меньшей уверенностью отвечал на вопросы, которые они задавали мне как агитатору.
Однажды я вдруг пустился в разглагольствования перед самой неподходящей аудиторией, какую только можно было найти: перед высокопоставленным офицером КГБ. Его дочка когда-то лежала в больнице в Евпатории, и в знак благодарности за внимание, с которым относился к ней мой отец, полковник пригласил нас с матерью на обед. Я не знаю, что это было — то ли приступ скорби по отцу, то ли вино развязало мне язык, — но я вдруг начал перечислять вещи, с которыми, на мой взгляд, в советском обществе было что-то не в порядке. Я говорил об отсталости сельского хозяйства, о том, как плохо живут московские рабочие, как медленно идет строительство в Евпатории, как несправедливо обошлись с коллегами моего отца, врачами, которые были в немецком плену и с которыми до сих пор обращаются как с предателями. Я рассказал ему о том, что видел, работая агитатором. Тут, рассуждая о выборах, я особенно разошелся и заговорил о том, что узнал из специального курса по Франции, для которого я писал сочинение о конституционной системе, и в частности о выборах в этой стране. Я заявил, что хотя коммунистическую партию можно за это критиковать, но факт остается фактом: в плюралистской французской политической структуре коммунистическая партия имеет достаточно представительное число мест в Парламенте и избиратели могут выбирать между несколькими кандидатами.
В полемическом задоре, столь свойственном юности, я напомнил полковнику, что на дворе 1952 год, а съезд партии не созывался с 1939-го. Моя мать беспокойно ерзала на стуле и сердито смотрела на меня, но полковник молчал и не перебивал меня. Наконец, он сказал спокойно и четко, перегнувшись через стол:
— Аркадий, я очень любил твоего отца, поэтому выслушай меня, как друга. Ты молод, и тебе необходим серьезный совет. Ты слишком много болтаешь, это может тебе повредить. Думай, что хочешь, но держи язык за зубами. Это, может, и не очень приятно, но ничего страшного. А если ты будешь говорить все, что придет тебе в голову, то… последствия могут быть крайне нежелательные. Твой отец был прекрасным человеком. Не марай его памяти.
Его слова были как холодный душ, и я принял их близко к сердцу. Но домой я вернулся с чувством пустоты и горечи.
Я изучал право, и у меня постоянно возникали все новые вопросы. Советское право в изложении Андрея Вышинского, получившего мировую известность в качестве генерального прокурора на показательных процессах 30-х годов, извращало или отвергало большую часть основных положений юриспруденции, веками принятых в большинстве цивилизованных стран. Книга Вышинского "Теория судебных доказательств в советском праве” была в МГИМО основным учебником по советскому уголовному праву. Главное положение этой книги гласит, что обвиняемый может быть осужден, даже если имеется всего лишь вероятность вины, что признание обвиняемого является основным доказательством его вины и что никакой презумпции невиновности не существует и обвиняемый должен доказать свою невиновность.