Визит де Голля имел для Брежнева особое значение. Как раз в это время Брежнев начал предпринимать заметные усилия, чтобы отстранить Косыгина от всей внешней политики и сосредоточить эту важную область государственной деятельности в собственных руках. Он хотел в одиночку вести переговоры с де Голлем, но, пожалуй, выбрав этот визит и такого партнера для демонстрации своих способностей, поступил опрометчиво. Генерал оказался, как и следовало ожидать, крепким орешком.
На меня де Голль произвел сильное впечатление сочетанием таких качеств, как чувство собственного достоинства, интеллект и вместе с тем упрямство и надменность. Когда, готовясь к его приезду, мы ломали себе головы, чем бы ему угодить, Ковалев предложил показать де Голлю знаменитый космодром в Байконуре — честь, ранее не оказываемая еще ни одному иностранцу; кроме того, представить ему высших военных руководителей. Политбюро эту мысль одобрило, и успех был полным: де Голль был искренне восхищен увиденным и впервые за все время визита вслух высказал явное удовлетворение.
Результаты переговоров, однако, не вполне оправдали ожидания советской стороны. Генерал проявлял сугубую осторожность, когда дело касалось общеевропейских проблем, и при выработке окончательного текста франко-советского коммюнике отказался включить в него советские формулировки по германскому вопросу и по вопросам разоружения. Он более или менее разделял критическое отношение Кремля к американским действиям во Вьетнаме, но не пожелал охарактеризовать их как агрессию, на чем пытались настаивать советские руководители.
Когда я возглавил отдел Миссии, занимавшийся делами Совета Безопасности и общеполитическими проблемами, в моем подчинении оказалось более двадцати дипломатов. Вскоре я обнаружил, что настоящими дипломатами были только семеро. Остальные — профессиональные работники КГБ или ГРУ, прикрывавшиеся дипломатическим статусом. Из их числа назову Владимира Казакова, энергичного молодого человека, безусловно восходящую звезду "органов”, и генерал-майора Ивана Глазкова, руководившего операциями ГРУ в Нью-Йорке.
В моем отделе — в нарушение правил, регламентирующих интернациональный состав служащих ООН — числилось также несколько советских граждан, работавших в секретариате ООН. Дополнительные обязанности, выполняемые ими в составе нашей Миссии, не приносили особой пользы, но, конечно, отвлекали этих людей от их основной работы. Правда, в самом секретариате так и так считалось, что все советские — лентяи и пьяницы. Во многих случаях это, надо признать, соответствовало действительности.
Такой грустной характеристике вполне отвечал, например, работник секретариата Юрий Рагулин, зять советского посла в ГДР Петра Абрасимова. Предаваясь беспробудному пьянству, он часто появлялся на работе с многочасовым опозданием, а то и вовсе пропускал целые дни. Однажды во время попойки на квартире у приятеля в манхэттенском Вест-Сайде он до того нагрузился, что во время приступа рвоты, слишком сильно перегнувшись через подоконник, выпал из окна пятнадцатого этажа. Ему невероятно повезло: он упал на крышу стоящего рядом здания церкви, получил травмы, но остался жив. Снимать его с крыши пришлось пожарной команде. Если бы это был рядовой дипломат, его бы, конечно, уволили и немедленно отозвали домой, но Рагулину на выручку пришел влиятельный тесть.
Еще одной странностью, вызывавшей ехидные пересуды в секретариате, были обязательные отчисления в пользу государства из зарплаты советских людей, работавших в ООН. В конце каждого месяца советские служащие секретариата выстраивались в очередь к бухгалтерии нашей Миссии, чтобы сдать бухгалтеру деньги, заработанные ими в ООН. Миссия требовала от всех своих сотрудников, числящихся в секретариате, чтобы по получении чека они первым долгом обменяли его в банке на наличные, которые затем подлежали сдаче в бухгалтерию, и та уже выплачивала им "положенную” зарплату согласно шкале, установленной советскими властями. Таким путем наше государство забирало в свою пользу значительную часть денег, получаемых советскими гражданами в ООН. Например, в мое время старшие должностные лица секретариата получали приблизительно две тысячи долларов в месяц. Согласно советской шкале они "имело право” на зарплату, равную примерно окладу советника Миссии, то есть менее 800 долларов в месяц. Следовательно, советское государство ежемесячно отбирало у такого служащего секретариата больше тысячи долларов.