21 августа советские войска осуществили молниеносное вторжение в Чехословакию. В этой операции приняли символическое участие также войска четырех других социалистических стран Восточной Европы. Знакомый генерал-лейтенант говорил мне, что армия хорошо усвоила "венгерский урок”, благодаря чему чехословацкая операция была выпол-йена "блестяще”. Это было действительно так: советские ударные части — десантники, танкисты и прочие — справились с поставленными перед ними задачами за считанные часы, не понеся никаких потерь.
После свержения Хрущева перед вооруженными силами была поставлена задача создать силы быстрого развертывания на случай таких международных событий. При необходимости их предполагалось использовать не только в странах советского блока, но и в других частях мира. Планировалось создание соответствующих авианосцев, вертолетов и военнотранспортных самолетов, способных перевозить по воздуху легкие танки, орудия и ракеты тактического назначения. Была предусмотрена также подготовка специальных десантных частей, офицеры которых владели бы иностранными языками.
Конечно, сегодня эти силы быстрого развертывания еще более многочисленны и гораздо лучше оснащены, чем в 1968 году, когда они выполнили поставленную перед ними задачу по оккупации Чехословакии.
Однако вопреки всем этим кризисам, разочарованиям и, несмотря на извивы советской политики в 60-е годы временами я испытывал чувство удовлетворения своей работой. В 1968 году заключительный этап переговоров, которые должны были привести к подписанию Договора о нераспространении ядерного оружия, был очень нелегким, но в конце концов удалось согласовать позиции сторон. Этим успехом мы были в значительной мере обязаны энергичным действиям неутомимого Василия Кузнецова, который вновь прилетал в Нью-Йорк.
В отличие от большинства крупных деятелей, выдвинувшихся при Сталине, Кузнецов был чутким, отзывчивым человеком и искусным политиком. У нас с ним установилось прочное деловое взаимопонимание, подкрепленное хорошими личными отношениями, еще с того времени, когда я в начале 60-х годов, пребывая в Женеве, участвовал в переговорах по разоружению.
Кузнецов был самой высокопоставленной персоной из всех тех моих знакомых, кто позволял себе при случае резко неодобрительно высказаться о порядках, царивших в сталинскую эпоху.
Однажды мы гуляли с ним днем по берегу Женевского озера, восхищаясь его красотой. И вдруг он заговорил о "бесчеловечности” той эпохи. "В любой момент мог раздаться стук в дверь… Никто не был уверен, что его ждет завтра, появится он, как обычно, на службе или же очутится в тюрьме”. Особенно возмущали Кузнецова поступавшие к нему тогда анонимные доносы, где расписывались служебные промахи либо иные прегрешения того или иного дипломата. Отвратительная привычка писать анонимки, диктуемые, как правило, душевной злобой или обыкновенной завистью, по сей день процветает в советских учреждениях, но в сталинские времена эта практика достигла апогея.
— Если кому-то хочется что-либо поправить, улучшить, — пусть делает это открыто, не прибегая к такому гнусному способу, — говорил Кузнецов.
Может быть, откровенностью, с какой Кузнецов выражал свои мысли, он обязан тому обстоятельству, что еще молодым человеком провел несколько лет в Америке, живя в американской семье. По специальности инженер-металлург, он проходил в Питтсбурге стажировку. Вернувшись в СССР, Кузнецов стал в дальнейшем секретарем ВЦСПС. После смерти Сталина его назначили послом в Китай, где по-настоящему развернулись его способности дипломата.
Толковый, здравомыслящий, практичный и осторожный, он проявил исключительную способность маневрировать в хитроумном лабиринте советской внешней политики. Бесконечно терпеливый, он умел шаг за шагом добиваться как от иностранных дипломатов, так и от Политбюро казалось бы крошечных и, на первый взгляд, несущественных уступок при выработке текстов документов, — до тех пор, пока формулировки не покажутся приемлемыми обеим сторонам.
У Кузнецова было исключительное чутье, "чувство момента”: он точно знал, когда ему не остается ничего другого, кроме как проявить твердость и настойчивость, а когда, наоборот, требуется выказать гибкость. Он также в любую минуту отлично чувствовал, "куда дует ветер” в Кремле, и обладал способностью проявлять понимание, сердечность и одновременно высказываться с бескомпромиссной прямотой за столом переговоров. Кузнецову постоянно поручалось вести переговоры, уже явно заходящие в тупик: считалось, что только он сможет в таких случаях выправить положение.