Как правило, советских дипломатов не ставят в известность, куда их предполагается назначить по истечении очередного срока. Это новое назначение часто зависит от совершенно случайных обстоятельств — например, от наличия вакантных мест в центральном аппарате министерства, — но в первую очередь определяется личными связями и приятельскими отношениями в МИДе и в ЦК. Поэтому почти все советские дипломаты, ожидающие нового назначения, болезненно переживают этот период и, используя неофициальные каналы, активно хлопочут, стремясь попасть на то или иное привлекающее их место. Мне в этом отношении повезло: я знал заранее, какая работа меня ждет.
В Нью-Йорк я прибыл, имея ранг первого секретаря, а уезжал отсюда чрезвычайным и полномочным послом — по советским понятиям, это значительное продвижение по службе. Мои чисто материальные интересы тоже были удовлетворены. Живя в Нью-Йорке, мы с Линой купили большую кооперативную квартиру в Москве и обставили ее современной мебелью. В 1968 году я вдобавок купил дачу — непременный символ принадлежности к высшему слою советского общества.
Когда Громыко, пребывая в Нью-Йорке в 1969 году, предложил мне должность советника при нем, я с готовностью принял это предложение, связывая с ним многие надежды. Дело тут было не только в повышении по службе. Я надеялся, что, работая рука об руку с Громыко, смогу играть активную роль в формировании советской внешней политики в том направлении, которое казалось мне наиболее правильным.
В апреле 1970 года Лина, Аня и я отбыли из Нью-Йорка на борту советского теплохода "Александр Пушкин”. Он доставил нас в Ленинград, откуда мы поездом отправились в Москву. На Ленинградском вокзале в Москве теща встретила нас такими словами:
— Аркадий, тебе несколько раз звонили из ЦК. Спрашивали, когда ты приедешь, и просили, чтобы ты им позвонил.
— Кто, собственно, оттуда звонил?
— Не знаю, но он оставил свой номер…
Я позвонил в ЦК. Голос ответившего был мне незнаком.
— А, Аркадий Николаевич! Вы уже в Москве? Я помощник Бориса Николаевича (Пономарева). Он хочет с вами поговорить, притом в самое ближайшее время.
— Но я только что с вокзала, — запротестовал я. — Мне сначала нужно появиться в своем министерстве, повидаться с министром…
— Я бы вам посоветовал, — настаивал мой собеседник, — в первую очередь заглянуть завтра утром к нам, хотя бы на несколько минут, а потом уже ехать в министерство.
Наутро я, конечно, поспешил в ЦК, но, оказалось, мое волнение, вызванное звонком из секретариата Пономарева, было напрасным. Пономарев просто хотел предложить мне работу в своем отделе. Он обрисовал мне заманчивые перспективы карьеры в ЦК и сказал, что у него я могу рассчитывать на быстрое продвижение по службе. Я не дал ему определенного ответа, заметив, что мне придется обсудить это предложение со своим министром (с Громыко). Похоже, Пономареву это не понравилось, — он не привык к отказам, — однако промолчал.
В тот же день я рассказал Громыко о предложении Пономарева. Громыко не скрыл своего раздражения, — еще бы, ЦК пытался переманить его работника.
— А вам самому, Шевченко, что больше по душе? Сами-то вы чего хотите — работать в ЦК или быть моим советником?
Я сказал, что надеюсь остаться в министерстве и что я благодарен ему за предоставление мне такой возможности. Похоже, мой ответ ему понравился. Он обещал сегодня же подписать приказ о моем новом назначении. Как мне стало известно, Громыко звонил потом Пономареву и недвусмысленно дал ему понять, что нехорошо "обижать наше министерство”.
16
Собираясь приступить к своим новым обязанностям, я поднялся на седьмой этаж здания министерства и явился пред очи Василия Макарова, главного помощника Громыко. Макаров — важный, надутый, вместе с тем грубоватый и язвительный — был совсем не похож на своего шефа, обычно сдержанного и обходительного. Он уже давно работал с Громыко и за эти годы сделался значительной фигурой — к министру невозможно было попасть в обход Макарова.
Понаблюдав за его работой, которая состояла преимущественно в том, что он бесцеремонно отклонял просьбы посетителей (как правило, дипломатов высокого ранга) дать им воз можность "всего несколько минуток” поговорить с министром, и "заворачивал” подальше от кабинета Громыко заведующих отделами, намеревавшихся представить министру какие-то бумаги ("перепишите их и сократите”), я понял, за какие достоинства Громыко держит его при себе.