Потом началась череда лучших клиник, лучших специалистов, лекарств, физиотерапевтов. От одной кровати до другой, от коляски к ходункам, к палке, к согнутой в локте руке. Папарацци сумели подсмотреть многое, в том числе момент с коляской на льду. Плохой, темный, смазанный снимок попал в интернет.
Его прислал мне Кайт со словами:
— Все правильно. Я бы так не смог.
Даже на плохом снимке было видно, что Карина улыбается.
Да, Кайту еще предстоит переболеть и прийти в себя. И понять, что его чувства к Волжской больше похожи на поклонение.
За настоящую привязку, по крайней мере, пытаются бороться.
Она делает сильнее.
Учит разрывать стены.
Ана настолько влюблена в свою беременность, что совсем не переживает о потере привычных линий фигуры. Застыв у зеркала, она с интересом изучает изменения в себе и так пристально вглядывается в свое отражение, будто может видеть нашего сына сквозь защитные слои собственного тела.
Я пристрастился подглядывать за ней. По утрам или вечерам, ожидая этого удивительного взгляда и наслаждаясь каждым мгновением.
Ана не пытается скрывать исчезнувшую талию или выпирающий вперед живот фасонами одежды. Более того, она тянула и тянула с датой свадьбы, искала причины, почему торжество должно состояться позже, еще и еще на пару недель. Потом еще на одну. Так что пришлось воспользоваться серьезным аргументом — раздувшимся как гелиевый баллон животом Джини, в котором копошатся две беспокойные девочки, пока на лице Куна растет выражение растерянности и отчаянного страха. Он не знает, что делать с таким быстро растущим счастьем.
Жена брата и Ана плохо начали, но туалеты — не лучшее место для знакомств, даже если это уборные пятизвездочного отеля в Санкт-Морице. Теперь все напряженные и раздраженные взгляды в сторону Тайны остались позади. Мои родственники и друзья поняли, что она — часть меня. Я — это я, пока мы вместе. И приняли.
А Ана? Она не спешит распахивать всем душу. Прежде всего там место для меня и нашего сына. Но я уверен, что со временем ее семьей станут и Ван Дорны, и некоторые представители Вальдштейнов. (Одна из них, с настойчивостью бойца Крав Маги, уже добилась некоторых успехов). Для остальных это тоже обязательно случится. Позже. Когда-нибудь после нашей свадьбы. Которую Тайна так долго оттягивала, чтобы…
— Все видели, какая я большая, и мучились вопросом, как у бегемота получилось отхватить себе такого завидного жениха.
Да. Именно так. Ане хотелось, чтобы всем был виден ее живот. Или чтобы наш сын стал заметным участником торжества.
Он, кажется, согласен с ней. Я прикладываю руки к животу Тайны, чтобы почувствовать легкие удары пяток, локтей, коленей в мои ладони. Сын прячется внутри, но его нетерпение слишком заметно — он торопится стать частью всех миров, чтобы научиться разрывать их стены. Я целую давно исчезнувшее углубление на животе любимой и шепчу, чтобы сын был осторожен и ласков с этой стеной. Сын прикладывает с другой стороны ухо и слушает.
Слушается. Потому что беременность Аны проходит легко.
Первые месяцы после возвращения из Долины мы жили в моей квартире в Зандворте, но совсем не по-голландски закрывали плотными шторами витражное окно, чтобы не делиться своим счастьем даже со Вселенной. Нам важно было побыть вдвоем. И говорить. Или молчать. Потому что, чтобы понимать друг друга — порой не надо слов.
Перед свадьбой я увез Тайну на две недели в Брюссель, и мы вместе читали истории на стенах его домов и придумывали свои собственные каждую ночь. И каждый день…
«Как кролики, Бэй… мы с тобой просто тванские кролики!» — смеялась Ана и смотрела на меня так, что я мог думать только о ее губах на своем теле и снова желать того момента когда мы станем одним целым и для нас будут рождаться далекие звезды.
В Брюсселе мы встретились с Гордоном и Кики, которые не могли приехать на торжество, потому что Кики снова ложилась в клинику.
Ана начала кусать губы еще во время разговора. Все было хорошо, даже слишком. У меня тоже плакало от тоски сердце, когда я смотрел на них. На то, как Кики тянулась из своей темноты к свету, который зажигал для нее Стенли. Детектив с совершенно не романтичной внешностью развешивал и развешивал вдоль темной дороги светильники, чтобы его любимая не сбилась с пути.
Как же она плакала потом, моя Тайна, прижимаясь ко мне всем телом и прячась подмышку. (Там пахнет для нее домом. И это тоже безграничное счастье — понимать, что являешься для любимого человека домом!)