Глава I ПРИМАТ ВЕРЫ
Предмет нашего исследования, благодаря своим, внутренне присущим ему достоинствам, не только не нуждается в особых рекомендациях, но и дает наиболее благоприятную возможность осуществить ту важную часть университетского преподавания, которая заключается в критике общепринятых мнений. Критика, которая, конечно же, уместна в позитивных науках, не менее уместна в исторических науках. В пособиях и учебниках по общей истории достаточно часто различают три основных периода в развитии Западной мысли. Первой обычно называют эпоху греческой философии, которую описывают как «греческое чудо», как некий «Золотой Век» человеческой мысли, отмеченный спокойным и невозмутимым торжеством чисто рационального знания. Затем следует эпоха Средних Веков, начальную фазу которой иногда называют «Темными Веками»; считается, что в период между распространением христианства и рассветом Ренессанса логическое мышление было затемнено слепой верой в абсолютную правду Христианского Откровения. Философия якобы стала тогда простым инструментом в руках недобросовестных теологов, и так продолжалось до тех пор, пока, примерно в конце XV столетия, совместные усилия гуманистов, ученых и религиозных реформаторов не открыли новую эру чисто позитивного и рационального мышления (спекуляции), которым мы занимаемся и до сих пор. Я не возьмусь судить о том, что думает серьезный историк греческой философии о таком упрощенном взгляде на сферу его исследования. Не собираюсь я обсуждать и подобные взгляды на состояние современной философии, однако в мои намерения входит проверить истинную ценность вышеупомянутых мнений в том, что касается Средних Веков. И хочу внести ясность с самого начала - я не намерен защищать Средние Века от того, что, несомненно, является неверной их интерпретацией. Я даже не буду пытаться представить новую интерпретацию и защищать ее. Более того - у меня нет моей собственной интерпретации Средних Веков как целого. Но мы можем попытаться представить если не детальное описание семи столетий, отданных абстрактной спекуляции, то, по крайней мере, дать зарисовку основных направлений духовной жизни, которые привели к созданию столь обильной средневековой философской и теологической литературы. Я хорошо отдаю себе отчет в том, что даже такую скромную задачу нельзя разрешить без некоторого умаления оригинальности (хотя преуменьшить эту оригинальность на самом деле никак не удастся) различных средневековых мыслителей. Нам придется объединять мыслителей в условные группы, хотя некоторые из них вряд ли были бы в восторге, если бы они вдруг обнаружили себя причисленными к одной и той же группе. Тем не менее, можно надеяться, что наша классификация окажется настолько естественной, насколько вообще может быть естественной классификация человеческих типов. В любом случае не стоит считать простой потерей времени замену общепринятой классификации на менее распространенную, но более подходящую для наших целей.
Первую из этих «духовных групп», которую мы попытаемся охарактеризовать, мы составим из тех теологов, которые утверждали, что Откровение было дано людям вместо всякого иного знания, включая науку, этику и метафизику. Такие экстремисты в теологии встречались, начиная с самых ранних этапов возникновения Христианства. Если свести их позицию к наиболее существенному, то она оказывается очень простой: с тех пор, как Бог открылся нам, уже не нужно думать самим. Достижение спасения - вот то единственное, что сохраняет значение для каждого из нас, а все, что для этого нужно знать, записано в Священном Писании - значит, давайте читать Божий закон, размышлять о нем, жить в соответствии с его установлениями, и нам ничего больше не будет нужно, даже философии. Я бы сказал, что при таком подходе не нужна прежде всего именно философия; собственно говоря, без философского знания нам будет значительно лучше, чем с ним. Обратитесь к величайшим из греческих философов, даже включая тех, чье учение в какой-то мере напоминало Христианское Откровение, и вы обнаружите, что оно отличается от смысла Христианского Откровения по всем пунктам. Платон верил в переселение (трансмиграцию) душ, которые покидают одно тело, чтобы переселиться в другое тело, и не обязательно человека, но и животного. Аристотель отрицал Божественное Провидение и даже не верил в личное бессмертие души. Стоики и эпикурейцы вообще были материалистами. Даже если мы допустим, что представления греков о Боге соответствуют действительности,- что мы можем в таком случае сказать о том, что сам Бог открыл нам и о чем они, конечно же, ничего не знали? Может ли человек быть спасен, если он не знает ничего в первородном грехе, о воплощении Христа, об искуплении человека через Христову смерть на кресте, о прощении, о церкви и ее таинствах? Если таковы были заблуждения и просчеты даже величайших среди гениев философии, если такова была их слепота в делах первостепенной важности, нет никакой нужды истинному христианину обращать какое бы то ни было внимание на то, что философы высказывали по всем этим поводам. Как сказал сам Павел: «Называя себя мудрыми, обезумели» (Рим., I, 22). И в другом месте: «Ибо, когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих... немудрое Божие премудрее человеков...» (I Кор., I, 21; 25). Короче говоря, так как тот, кто просто верит в слово Божье, знает больше о кардинальных проблемах жизни, чем величайшие философы, мы вполне можем считать оправданным наше заявление о том, что наипростодушнейший из Христиан обладает своей собственной философией, которая и является самой верной философией, и зовется эта философия Откровением.
Такая абсолютная убежденность в самодостаточности Христианского Откровения всегда находила решительных сторонников. Мы обнаруживаем такую позицию представленной во все наиболее значительные периоды истории Христианской мысли. Приверженцев такого взгляда можно обнаружить всегда и везде, но такой взгляд находит свое активное словесное выражение в основном тогда, когда философия начинает угрожать вторжением в область Откровения. Еще во втором веке, когда гностицизм стал реальной угрозой, Тертуллиан нашел убедительные формулировки, чтобы высказать то, что он считал непримиримым антагонизмом между Христианством и философией. Седьмая глава его трактата «О предписаниях против еретиков» представляет собой не что иное, как яростные нападки на то, что сам Бог назвал «юродством» («глупостью») философии: «Ибо философия есть поспешный толкователь природы, промысла Божия и мудрости мира. Именно философией провоцируются ереси. Одно и то же все время обсуждается как еретиками, так и философами, и те, и другие прибегают к одним и тем же аргументам. Откуда берется зло? Почему злу позволено существовать? Каково происхождение человека? Каким образом он приходит в этот мир? Обсуждается и вопрос, незадолго до того предложенный Валентием: откуда приходит Бог? Сам же он отвечает так: из enthymesis (размышления) и ectroma (откровения). Несчастен Аристотель, который изобрел диалектику для этих людей, искусство возводить и разрушать, искусство, так далеко заходящее в своих предположениях, такое резкое в своих аргументах, толкающее к раздорам, обременительное само для себя, отрекающееся от всего и занимающееся ничем! Разве уже Апостол Павел не предупреждал об опасности таких досужих размышлений, когда он писал Колоссянам: «Смотрите, чтобы кто не увлек Вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому..., а не по Христу» (Кол., 2,8)». А затем, уже не сдерживая своего красноречивого возмущения, Тертуллиан восклицает: «Какое отношение имеют Афины к Иерусалиму? Какое согласие может быть между Академией и Церковью? Между еретиками и Христианами? Наше научение идет от дверей Соломона (Деяния 3,5), который сам себя научил тому, что Бога следует искать в простоте сердца (Прем., 1, 1). Долой все попытки создать смешанное Христианство, которое будет смесью Стоических, Платонических и диалектических идей. Мы не хотим никаких затейливых диспутов после того, как мы получили в обладание Христа Иисуса, никаких дальнейших изысканий после того, как мы усладились Евангелием! С нашей верой нам не нужно более никаких верований. Ибо обладание наиглавнейшей верой не оставляет ничего такого, во что еще мы должны верить».
Я привел достаточно обширные цитаты из Тертуллиана, так как он может служить прекрасным примером определенного типа отношения к разбираемой проблеме. У Тертуллиана представлены уже все наиболее важные черты такого типа, и я полагаю, что в приведенных цитатах мы не найдем ни одного предложения, которое не цитировалось бы по многу раз, начиная со второго века и до конца Средних Веков и даже позже. Давайте назовем мыслителей этого направления «группой Тертуллиана», и я уверен, что когда тот или иной ее представитель будет нам встречаться, мы не ошибемся в его принадлежности именно к этой группе. Несмотря на индивидуальные различия, этот тип мыслителей так легко узнаваем! Они уделяют главное внимание трем или четырем текстам Апостола Павла, всегда одним и тем же, исключают все его другие заявления о нашем естественном знании Бога и о существовании врожденного морального закона или об обязывающей силе этого закона; они безусловно осуждают греческую философию, как будто ни один из греческих философов никогда ничего верного не говорил о сущности Бога, человека и о нашей судьбе; они питают острую ненависть по отношению к Диалектике и подвергают ее злобным нападкам, забывая о том, что невозможно осуждать Диалектику и при этом не использовать ее; они прослеживают ереси, направленные против религиозных догматов, и относят их ко вредному влиянию философских размышлений о теологическом знании; и наконец, они заявляют, уже не прибегая к тонкостям аргументации, об абсолютном противоречии между религиозной верой в слово Божье и использованием естественного разума по отношению к Откровению. Все эти черты, чья взаимосвязь совершенно очевидна, помогают определять членов группы Тертуллиана и увидеть то общее, что объединяет - пусть и не очень жестко - эту группу.