Но во Франции вспыхнули требования государственного переобразования именно оттого, что она страдала от общей беззаконности[24] и надеялась вместе с английской конституцией приобрести английскую законность. Последствия разоблачили пустоту этой надежды.
В Германии требования конституций[25] возникли также не из желания законности, но были следствием распространения французских мнений, перешедших в политические учения их профессоров, из кабинета смотревших на жизнь государства. Если бы требования верховных переобразований выросли самобытно на германской почве, то они, быть может, носили бы с собою<?> и формы особенно ей соответственные. Всего вероятнее, что тогда они созревали бы незаметно, а не в насильственных переворотах.
Испания и Италия[26] так же очевидно дышат одними французскими мыслями и хватаются за них так страстно только с отчаяния от внутренних неустройств и всеобщей беззаконности и от тяжести чужеземного насилия. <л. 10 об.> В России же бояться развития духа законности оттого, что он может привести ее к беспорядочным требованиям чужеземной конституции, — значит не знать истории, не знать сердца человеческого и, особенно, не знать России.
Подобные стремления в ней могли возникать только в очень молодых людях, ослепленных иностранными теориями, или в людях, крайне страдающих именно от недостатка общей законности. В народе же самая любовь к Царю есть собственно остаток прежнего уважения к закону, так что если последнее совсем исчезнет, то и первое поколеблется.
В государствах, где верховная власть не ограничена, общественные и политические перевороты совершаются тем легче, чем менее законности упрочено на всех ярусах государственного здания и чем более политическое общество зависит от личных произволений<?> частных людей.
К тому же перевес произволений<?> частных личностей над законами уже сам собою составляет ограничение верховной власти и самое худшее, думаю даже, самое <нрзб.> для власти.
<л. 11> Фирманы султана, несмотря на его наружное самодержавие, не исполняются в Турции, когда они противоречат воле пашей[27], из которых каждый по временам задумывается о том, как бы самому захватить верховную власть; ибо где нет законности в основе общественного устройства, там всего зыбче место верховной власти.
Этим-то собственно и отличается самодержавие от деспотизма, что в первом, как, например, было в Пруссии до 46-го года[28], все связаны законами, кроме верховного властителя, поддерживающего их силу и святость для собственной своей выгоды, между тем как в деспотическом правлении все слуги власти самодержавны, насильственно ограничивая таким образом своею беззаконностию самодержавие высшего законоблюстителя.
24
В 1789 г. фр. король Людовик XVI созвал сословное представительство — Генеральные штаты. Депутаты от «третьего» сословия объявили себя сначала народным представительством, затем Учредительным собранием. Двадцать шестого августа 1789 г Учредительное собрание приняло «Декларацию прав человека и гражданина», легшую в основу перв. фр. конституции (1791).
25
В
26
Попытки введения конституции в
27
Верховным правителем Османской империи (владения которой — кроме самой
28
В нач. 1847 г. прус, король Фридрих-Вильгельм IV объявил о созыве соединенного ландтага для решения вопроса о налогообложении, что означало начало парламентского правления в Пруссии. Небезынтересно отметить, что все европейские парламенты возникали при решении именно этой проблемы, которая сводилась к тому, какие сословия считать податными и на какие нужды будут тратиться сборы.