— А ты что делаешь? Как живешь, пишешь ли сценарии? Ох уж эти наши словацкие фильмы, грош им цена.
Чтобы поддержать разговор, я ответил, что пишу.
— На сей раз это комедия, называться будет «Дон Жуан из Жёбокрек».
Приятель удивился:
— Любопытно, как это ты можешь писать о Дон Жуане!
— Я профессионал, могу писать о чем угодно.
Приятель не возразил, наверняка подумал, что я недоумок, как и все занимающиеся искусством. И вовсе не из интереса, а лишь из вежливости настоял, чтобы я рассказал ему о действии фильма.
— Там есть действие или нет? — спросил он с подозрением.
— Там очень сложное действие, настолько запутанное, что может показаться непонятным, — говорю. И следом подумал, что смерть однажды освободит меня не только от жены, но и от этой гнусной работы. Все считают, что у меня нет никакого таланта и что лишь по чистой случайности или по блату получилось так, что я пишу сценарии. Каждый, да и этот приятель, хотел бы уличить меня в незнании моего ремесла.
Я продолжаю:
— Мой герой Яно Грс — этакий маленький дон-жуанчик, на курорте он находит любовницу, но, заметив потом другую, помоложе, переключается на нее. Однажды он пытается заполучить ее, но девица истолковывает это как попытку изнасилования и призывает на курорт брата и жениха, те преследуют совратителя, желая наказать его по заслугам.
Приятель замечает:
— Ни одна женщина не скажет жениху, что кто-то хотел ее изнасиловать.
— А эта такая, что скажет, — объясняю я.
— В конечном счете, — допускает приятель, — я могу представить себе такую цыпку. Но она должна быть уродина.
— И вот, когда они уже должны поймать Грса и наказать, эта цыпка в него влюбляется и украдкой начинает с ним встречаться, обманывая своего жениха.
— А чем это кончается? — спрашивает приятель.
— Я не знаю, я еще до этого не дошел, — говорю я откровенно.
— Так ты еще не продумал все до конца? Что ж так? Начинаешь писать и не знаешь о чем? Как это кончится? — восклицает приятель. Ему таки удалось поймать меня с поличным — на шантаже. Я говорю:
— Из целого ряда концовок, которые предлагает сюжет, надо выбрать один, причем наилучший. Над этим приходится поразмыслить.
— А что ты делаешь, когда не пишешь, когда не знаешь, о чем писать? Собираешь материал? — исповедует меня приятель.
— Ага, — киваю.
Приятель улыбается и говорит:
— Выходит дело, когда вот так сидишь в корчме и разговариваешь со мной, то собираешь материал! Знали бы об этом люди, так боялись бы с тобой разговаривать. Но о том, о чем тебе скажу, можешь написать. Слушай.
Приятель заказал пиво и продолжал:
— Слушай, любопытно, что ты на это скажешь. Была у меня одна знакомая. Не то чтобы очень красивая, но в общем нормальная. Разведенка, детей не было. Часто на автобусе ездили вместе, и вот, слово за слово, ты ж меня знаешь, пригласила она меня к себе. Сидим это мы в кухне, я пью кофе, она нет. Беседуем, ты же знаешь, как оно, рассказывает она о своих делах, я киваю ей, соглашаюсь. Строю из себя скромного. Завечерело, собираюсь домой, а она — приходите, мол, еще. Ну, спустя время я и зашел. Сидим это в комнате, на креслах белые чехлы, чистота везде и порядок. Мы уже близко познакомились, она мне о себе все рассказала. Ну вот, начинаю я ее раздевать, а она чего-то ерзает, крутится, пересаживается с одного стула на другой — ну никак ее не раздену. Мне все это уже надоело, однако я смекнул: тут какая-то закавыка. Сделал вид, что сержусь. Сижу, кочевряжусь. А под конец она возьми да скажи мне, что бывший ее муж хоть и бросил ее, но иногда к ней захаживает. И был здесь — брякнула она — третьего дня, так что сегодня она не хочет со мной ничего иметь: ведь, если от этого случайно ребенок получится, она даже знать не будет, от кого.
— Это можно понять, — заметил я.
— Однако, — продолжает приятель, — все неправда была. Ее бывший муж жил в Тршинце и не приезжал к ней. А приходил к ней Бело Блезда, я недавно об этом узнал. И действительно у них родился ребенок. А теперь скажи мне, какого рожна эта женщина звала меня к себе?
— Понять не могу, — признался я.
— Если ты разбираешься в женщинах, объясни мне, почему она сперва заманивала меня в спальню, а потом изображала из себя деву Марию? Ну можно ли после этого верить женщинам?
— Может, она боялась, что этот хахаль бросит ее…
— Какой хахаль, Бело Блезда, ты что, не знаешь Блезду, этого футболиста? У него уже есть трое детей, а с этой, о которой тебе говорю, еще и другие дети, — кипит приятель.
— Может, рассчитывала, что, когда Блезде она надоест, ты у нее останешься, — говорю я с наивным упрямством. У приятеля порозовели уши, он пододвинул кружку и выплеснул пиво мне на грудь. Ушел без единого слова. Те, что краем глаза наблюдали за нами, скорей всего, сочли это нормальным завершением разговора. Но пан Прак от соседнего стола крикнул мне: