Она съежилась под одеялом, словно стыдясь тех мыслей, что пришли ей на ум.
— Хоть я и говорю себе, что не стоит об этом думать — но так больно знать, что я… что ты был не… — Тут голос ее стал еще тише, и полковнику — хоть он и лежал неподвижно, не издавая ни звука — пришлось прислушаться, чтобы различить ее слова: — Что я беременна, и ребенок не твой, и тебе не досталась в жены чистая, честная девушка, у которой ты был бы первым!
Полковник испустил медленный вздох; ему требовалось время, чтобы подобрать верные слова для ответа.
— Марианна, — сказал он наконец, — когда я решил жениться на тебе, твоя история была мне известна. За все эти месяцы, живя с тобою и все лучше тебя узнавая, ни разу я не пожалел о своем решении — напротив, счастье мое росло день ото дня. Тебя, Марианна, и твоего ребенка я предпочту любой девице, сколь угодно чистой и невинной. Ты должна это знать. Не хочу, чтобы ты долее оставалась в заблуждении. Всякий раз, когда я не решаюсь тебя обнять — это происходит лишь из страха, что я люблю и всегда буду любить тебя более, чем ты меня, и из нежелания тебе навязываться. Я готов скорее томиться и страдать вечно, чем доставить тебе хоть малейшее неудобство или неловкость. И я говорю себе, что должен подождать. Подождать, пока ты подашь мне знак, пока сама скажешь о своих желаниях, сама попросишь, чтобы я тебя обнял, поцеловал и так далее; и после всего этого я ожидаю нового знака — знака, что не сделался тебе противен.
— Что же мы делаем? — пробормотала Марианна, уткнувшись ему в плечо; в голосе ее звучала нешуточная боль. — Сколько ненужных мучений причинили мы и себе, и друг другу, сдерживая свои истинные чувства! Верно, в начале нашего знакомства я дала тебе множество причин сомневаться в том, что когда-нибудь смогу ответить на твою любовь. Но теперь я люблю тебя, дорогой мой муж, люблю всем сердцем и душой! Неужели ты мне не веришь?
— Я… быть может, со временем я научусь справляться с сомнениями. Но тебе придется быть со мной терпеливой, как я старался быть терпеливым с тобой.
— Хорошо, — прошептала она, с умиротворенным вздохом расслабляясь в его объятиях. — Постараюсь не забыть, что ты передо мной робеешь. И всегда говорить вслух, что ты можешь меня обнять, можешь поцеловать, можешь нежно погладить по голове — вот как сейчас, можешь что-нибудь прошептать мне на ухо. А после всего этого обязательно буду говорить, что я счастлива.
Полковник Брэндон крепче обнял жену и закрыл глаза. Сон уже начал одолевать его, но последний вопрос не давал ему покоя:
— Милая, тебе так удобно?
Марианна только зевнула и потянулась всем телом; как видно, эта ночь совершенно истощила ее силы.
— Тогда спи спокойно, — прошептал он, целуя ее в лоб.
Вместо ответа она лишь сжала его руку, обвитую вокруг ее талии — и так, крепко держась за мужа, погрузилась в сон.
Комментарий к Глава 18
Мне тоже интересно, откуда Марианна все это узнала. :) Наверное, из долгих откровенных бесед с замужней Элинор, вряд ли были еще какие-то варианты. :)
========== Глава 19 ==========
Остаток весны прошел для полковника и Марианны в тишине и покое: ничто не нарушало их безмятежного счастья. Хоть медовый месяц их начался куда позже, чем у большинства новобрачных, оба вовсе не ощущали, что им чего-то недостает — разве только, быть может, стремились особенной нежностью и бурными ласками возместить промедление. Полковник был все так же внимателен к жене, но теперь забота его была окрашена особой радостью — радостью взаимной любви, свободной от сомнений и тревог. Все кругом замечали, что он словно помолодел, что походка его стала легче, лицо веселее, и что ему удивительно идет быть женатым. В обращении его появилась добродушная шутливость, прежде невиданная, и друзья полковника с радостью отмечали эту перемену. Не ускользало от наблюдателей их семейного союза и то, что Марианна, составив счастье полковника, сделалась счастлива и сама. Сдержанной и молчаливой, как Элинор, она никогда не стала бы и в семейной жизни; но ее искренность и горячность, готовность говорить все, что придет на ум, и без обиняков высказывать свои мысли, неизменно радовали полковника — а его серьезность и спокойное здравомыслие успокаивали ее и помогали не отрываться от земли.
В последние четыре месяца беременности за здоровьем Марианны неустанно следила опытная повитуха, нанятая по рекомендации миссис Пикард; доктор Маккей, прежде чем вернуться в Индию, на помощь тамошним беднякам, проверил и подтвердил ее навыки. Распоряжения доктора Маккея полковник поначалу встречал ворчанием; однако доброе здоровье Марианны лучше всего иного подтверждало, что дело свое доктор знает. А после того, как доктор покинул страну, полковнику стало намного легче принять его новаторские идеи и предоставить Марианне свободу, которой она так жаждала.
Пришло лето — и в большой дом, и в скромный коттедж Эдварда и Элинор, хоть встретили его здесь и там по-разному. Вместе с богатым урожаем клубники и поразительным изобилием молока в дом Феррарсов пришла радостная весть, что и Элинор ждет ребенка. Проводить беременность в постели она, разумеется, не собиралась: если бы даже мужу, в каком-нибудь необъяснимом припадке мозговой горячки, и пришла мысль запереть ее в спальне — ни скот, ни огород не выжили бы без ее постоянной заботы. Когда позволяли средства, Феррарсы нанимали для выполнения самых тяжелых трудов помощника — деревенского парня; но большую часть работы Элинор выполняла сама и даже слышать не хотела о том, что может быть иначе. Кроме того, помощнику она не доверяла, хоть и сама не могла объяснить, почему: чудилось в нем что-то скользкое. Хозяев он не обманывал, приходил и уходил строго в назначенный час, трудился добросовестно, однако, кажется, интересовался Делафордом и всем, что там происходит, куда больше, чем было бы естественно для сына батрака. Однажды Элинор спросила напрямик, знает ли он полковника или Марианну, или, быть может, вел с ними какие-то дела — а если нет, чем вызвано такое любопытство; но он в ответ свирепо побагровел и принялся все отрицать так яростно, что Элинор решила больше не приставать к нему с расспросами. Быть может, сказала она себе, такая подозрительность не имеет оснований и вызвана лишь ее состоянием.
Миссис Дэшвуд, у которой Марианна оставалась любимицей, нашла предлог почаще бывать в Делафорде: теперь она подолгу гостила в большом доме вместе с Маргарет, стремясь как облегчить бремя Элинор, так и быть рядом с Марианной в последние месяцы ее беременности.
Однажды солнечным летним утром схватки и излияние родовой жидкости возвестили Марианне, что дитя ее готово появиться на свет. Миссис Дэшвуд собиралась в коттедж к священнику, однако это событие заставило ее сдернуть шляпку, снять шаль и сесть у постели дочери, дабы выполнять любые ее просьбы, которые не смогут выполнить повитуха и горничная.
Маргарет к роженице не пустили, не разрешили и идти к Элинор без провожатых, так что она, надувшись, заперлась в гостевой спальне. Напрасно мать уговаривала ее пойти поиграть с собаками: Маргарет надеялась, что Элинор поделится с ней рецептом пастушьего пирога, и теперь была безутешна. Отчаявшись с ней сговориться, миссис Дэшвуд махнула рукой, предоставила младшую дочь самой себе и поспешила назад к Марианне. Послали за Элинор, с уточнением, что особой спешки нет, и, если у нее есть неотложные дела по хозяйству, пусть не торопится. Не прошло и часа, как Элинор была рядом с сестрой.
Полковник Брэндон занял пост у дверей спальни и, словно безумный, расхаживал туда-сюда, а Марианна просила впустить его, пока повитуха не дала на это дозволение. Войдя, он увидал, что Марианна сидит на самом краю кровати, зажмурившись и сжимая руками живот: судя по гримасе на лице, она испытывала крайне неприятные ощущения. Для родов она заранее выбрала спальню, ближайшую к кухне и бельевой, и массивную кровать с крепкими прикроватными столбиками, за которые можно было бы схватиться и сжимать их для облегчения сильной боли. Элинор сидела рядом, поглаживала Марианну по спине и время от времени вполголоса шептала слова ободрения.