— Идемте, не будем заставлять мисс Дэшвуд ждать.
С самого начала этого разговора Марианна боролась с собой, стараясь держать в узде свои чувства — и теперь, при виде Элинор, привставшей им навстречу с едва скрываемой тревогой на лице, самообладание ее рухнуло. Тяжесть ее положения, ужас, которого она едва избежала, неожиданное и чудесное спасение — все предстало перед ней разом и заново потрясло измученную душу.
— О Элинор! — вскричала Марианна и, бросившись к сестре, разрыдалась у нее на плече.
— Что случилось? — воскликнула Элинор, обратив встревоженный взгляд к полковнику.
Невозмутимый и суровый, как всегда, вместо прямого ответа на вопрос он заговорил так, словно бы отдавал приказ кому-то из своих офицеров:
— Мисс Дэшвуд, надеюсь, вы не откажетесь стать свидетельницей? В свидетели я приглашу сэра Джона. Все необходимо сделать быстро и в полной тайне.
— Я сделаю все, что вы скажете, если это поможет Марианне… но я вас не понимаю. Что вы задумали? Свидетели чего?
— Нашего брака, — слегка охрипшим голосом ответил полковник. — Я попросил мисс Марианну выйти за меня замуж, и она ответила согласием.
========== Глава 5 ==========
Дорога в Дорсетшир оказалась для Марианны нелегка. Правда, погода благоприятствовала путешествию — на дорогах было сухо, и для лошадей не слишком жарко; однако, хоть Марианна и помнила, что эти утомительные мили приближают ее к обетованному убежищу, каждый толчок, каждая тряска кареты становились для нее тяжелым испытанием.
Несколько недель она провела почти без сна, и теперь, когда худшие страхи гибели и позора остались позади, ничего не желала так, как обрести наконец тихое, покойное местечко и восстановить силы, хотя бы одну ночь спокойно и сладко проспав. От природы Марианна была не слишком крепкого сложения, а горести, тяжелым грузом лежавшие у нее на сердце, могли бы усилить вдесятеро любое физическое недомогание. Теперь сердце ее освободилось от самого тяжкого груза: Марианна более не лила ежечасно слезы и не мучилась бессонницей, порожденной тревогами перед туманным будущим. Однако страдания, длившиеся несколько недель, оставили на ней свой след, и теперь она была измучена до глубины своего существа.
Элинор сидела рядом с полковником Брэндоном: оба согласно настояли на том, чтобы Марианна удобно расположилась на сиденье одна, напротив них. Полковник Брэндон приказал кучеру останавливаться как можно чаще — везде, где остановки не слишком задерживали карету, и снабдил Марианну таким количеством подушек, что, если бы не утренняя тошнота, путешествия с большим комфортом нельзя было бы и желать. И все же Марианна с нетерпением ожидала конца пути — и, пожалуй, втайне мечтала о том, чтобы Элинор пореже интересовалась ее самочувствием, ибо даже разговоры с сестрой были для нее сейчас чересчур утомительны.
Однако у Элинор были свои причины часто спрашивать о самочувствии сестры. Она ясно видела, что с самого отъезда Марианне нездоровится — хоть та и не подавала виду. Несколько раз Элинор замечала, как Марианна с гримасой боли прикладывает ладонь к животу, или устало прижимается лбом к холодному стеклу окошка и прикрывает глаза; однако все предположения о том, что ей дурно, особенно сделанные в присутствии полковника Брэндона, она решительно, даже с улыбкой отвергала.
Элинор сомневалась, что сестра понимает глубину чувств полковника к ней. Любовь представлялась Марианне пламенной страстью, нескончаемым потоком нежных клятв и заверений в вечной преданности. На ее взгляд, любовь была несовместима с молчанием и сдержанностью, она не умела терпеть и ждать — а любовь полковника Брэндона была воплощением именно этих добродетелей, для Марианны, увы, пока непонятных и недоступных. Зло, причиненное ей Уиллоуби, быть может, немного умерило ее лихорадочные восторги и заставило взглянуть на дела сердечные более трезво; однако еще не настолько, чтобы наградить прозрением о том, сколь глубока и сильна привязанность полковника к ней.
Элинор знала: Марианна все еще изумляется доброте своего новоиспеченного мужа. Пусть взаимных чувств «молодым» пока недостает — Марианна питает к полковнику глубокую, неизъяснимую благодарность. Она понимала — и даже говорила об этом Элинор — на какие хлопоты и расходы пришлось пойти полковнику, чтобы выправить разрешение на незамедлительный брак: все ради того, чтобы как можно скорее успокоить ее измученную душу и тело в безопасной крепости Делафорда. С помощью Элинор Марианна охотно выбрала себе подвенечный наряд, а затем строго последовала всем указаниям полковника относительно времени и места их бракосочетания — с такой целеустремленностью и решимостью, какую Элинор прежде едва ли в ней замечала. Впрочем, двигало ею в этом не стремление скорее соединиться с полковником, а, скорее, страх, что любое препятствие или задержка могут заставить его передумать. Думая об этом, Элинор лишь качала головой, жалея своего новоиспеченного деверя: ведь нежные взгляды его, устремленные на Марианну, когда новобрачные обменивались клятвами, и легкая, но торжествующая улыбка в миг, когда епископ объявил их мужем и женой, ясно говорили о том, что никогда по доброй воле он не отказался бы от своего счастья.
Но, хоть Марианна и не способна была пока понять глубину чувств полковника Брэндона, все же она изменилась — это было очевидно из того, как решительно скрывала она свою усталость и недомогание, не желая обременять спутников собою более необходимого. Марианна, никогда доселе не стеснявшаяся громко изливать все свои горести, реальные или воображаемые; Марианна, о любой беде которой тут же узнавали все вокруг; Марианна, менее всего на свете привыкшая думать о чужом удобстве — теперь не позволяла себе не только словом, но даже нетерпеливым жестом или гримасой причинить неудобство своему мужу.
Элинор не жалела о такой перемене; но все же это было ново и удивительно, так что она спрашивала о самочувствии Марианны, пожалуй, чаще, чем требовалось. Но та, ни словом, ни жестом не выражая нетерпения, отвечала, что с ней все хорошо.
Уже на закате карета подъехала к особняку. Марианна, ненадолго задремавшая в конце пути, пробудилась от того, что стихло мерное цоканье лошадиных копыт, и экипаж остановился. Краткий сон почти не освежил Марианну, она мечтала скорее лечь в постель и была рада тому, что муж, выйдя из кареты первым, поспешно отворил ей дверь.
У дверей выстроилась шеренга слуг. Всем им полковник представил новую хозяйку Делафорда — и Марианна приложила все силы, чтобы не зевать и выглядеть бодрой во время церемонии приветствия. Однако, едва они с полковником переступили порог, как усталость взяла над ней верх. Марианна пошатнулась и, быть может, упала бы без сил прямо у дверей, если бы полковник, не отходивший от нее ни на шаг, ее не подхватил.
Марианна мгновенно встала на ноги и извинилась за свою неуклюжесть с простодушной искренностью, которая, как подумалось Элинор, этой новой Марианне очень шла.
Полковник Брэндон лишь отмахнулся от ее извинений, как отмахнулся бы от игривого щенка, невзначай налетевшего ему на ногу. Он уже отдавал распоряжения слугам — и в их числе приказ показать мисс Дэшвуд ее комнату.
Элинор хотела было возразить, заметив, что сначала должна позаботиться о Марианне, но тут же вспомнила, что это больше не ее забота: защитником и хранителем сестры стал полковник Брэндон, и нет сомнений, что он сделает для нее все возможное. Так что Элинор последовала за слугой в отведенную ей комнату. Убедившись, что Марианна в ней не нуждается, — думала она, — она вернется в Бартон-коттедж. Втайне Элинор предпочла бы остаться здесь на несколько дней, посмотреть, справляется ли Марианна с ролью хозяйки поместья; однако, если ее не пригласят остаться, разумеется, напрашиваться не будет.