Его рост более шести футов, а во мне нет и пяти футов четырех, но я предпочла бы встретиться с ним на ногах, а не на заднице.
— Заставить меня? Тебе не кажется, что ты уже достаточно это сделал?
В его глазах вспыхивает обида, и это ошеломляет меня. Я ожидала, что он огрызнется в ответ. Может быть, даже даст мне пощечину. Бороться — это то, что мы умеем делать лучше всего.
Но боль? Боль?
Вся борьба, кажется, покидает меня, и мои плечи опускаются, когда я склоняю голову, делая глубокий вдох.
— Я пойду посмотрю, может, кто-нибудь сможет нас подвезти...
Он подходит ближе, снова подносит руку к моему лицу, но его прикосновение легкое. Мягкое.
— Пожалуйста, не надо, — шепчет он, его вторая рука тоже приближается, и он обхватывает мои щеки, проводя большими пальцами по моим губам. — Прости, Сид, я просто... — я наблюдаю за его горлом, когда он сглатывает, отводит свои великолепные глаза на полсекунды, прежде чем снова посмотреть на меня. — Это трудно, — признается он. — Трудно быть так близко к тебе... но...
Но не иметь меня.
Ему не нужно заканчивать это предложение. Я знаю, каково это. Именно так я чувствовала себя на протяжении всего моего брака с Люцифером, каким бы коротким он ни был. Он был недосягаем.
Он стал тем, с кем я не могла говорить.
Не могла даже дышать рядом.
Это не совсем то же самое, что происходит между мной и Джеремаей, но я знаю, каково это — чувствовать себя одинокой, даже когда ты прикасаешься к кому-то еще. Это как обнимать призрака.
Мое сердце болит за него.
Я подношу руку к его груди, и его лицо смягчается от этого прикосновения.
— Я знаю, — шепчу я, делая шаг ближе, забывая о шуме. О людях здесь. О музыке. На мгновение остаемся только я и он. Его руки скользят вниз по бокам моего горла, просто нежно обнимая меня. — Спасибо за... попытку.
С этими словами я убираю руку с его груди, и через мгновение, когда его глаза ищут мои, он отпускает и меня.
Он смотрит вниз.
— Я отвезу тебя обратно.
Я открываю рот, чтобы возразить, желая остаться одна, подальше от него, но он добавляет: — Я закрываю это место. Уже почти три, — прежде чем я успеваю сказать что-то еще.
Поездка домой в его Мерседесе проходит в тишине, Риа и Николас едут позади нас. Джеремайя несколько раз бросает взгляд в мою сторону, но я погружаюсь в беспокойный сон, пока мы не приезжаем домой, и он несет меня по лестнице и начинает стягивать мою футболку через голову, укладывая меня на кровать, его пальцы касаются моих боков.
Я отстраняюсь от него, и его челюсть сжимается, его хватка на секунду становится крепкой, но затем он отпускает ее, отступая назад.
— Я справлюсь, — тихо говорю я ему.
Он смотрит на меня долгое, долгое мгновение, и на секунду я боюсь, что он не уйдет.
Но потом он кивает и уходит, мягко закрыв за собой дверь.
Взяв с тумбочки телефон, который он мне купил, я в изнеможении переворачиваюсь в постели. Горит только мягкий свет ночника.
Я отправляю Рие сообщение, говоря ей, что слишком устала для горячей ванны. Секунду спустя, прежде чем я засунула телефон под подушку рядом с собой, она отвечает.
Риа: Не позволяй ему высасывать из тебя жизнь. Он не заслуживает тебя.
Я бы хотела верить в это, но когда я кладу телефон и переворачиваюсь на спину, глядя на вентилятор, жужжащий высоко над головой в темноте, я думаю, что мы, возможно, заслуживаем друг друга.
Я закрываю глаза и не сплю. Но я думаю о нем, и это почти как сон.
Глава 6
— Ты хочешь трахнуть его, снова, да? Тебе мало было первого раза, когда он надел тебе на горло гребаный ремень? — я хватаю ее за руку, оттаскивая от двери, через которую она только что вошла.
На улице еще темно, а она пахнет им. Гребаной марихуаной, кожей и всем тем, чем она никогда больше не должна пахнуть, потому что... Она. Блядь. Моя.
Она прижимает ладони к моей голой груди, и хотя я чертовски зол и иногда думаю, что действительно ненавижу ее, ее прикосновение бьет током. Оно зажигает что-то во мне, и я должен удержать это. Гнев. Иначе я позволю ему пройтись по мне.
Я уже позволил.
Больше нет.
Не после того, как я только что поймал ее посреди гребаной ночи, когда она возвращалась из дома Маверика.
— А? Ответь мне, блядь, Лилит.
Она скрипит зубами, ее серебряные глаза полны обиды, гнева и... изнеможения. Она плохо спала. Она вообще почти не спит. И хотя она носит моего ребенка, она такая... хрупкая.
Ей нужно лучше заботиться о себе.
Мне нужно лучше заботиться о ней.
— Какого хрена ты там делала? — спрашиваю я, впиваясь в ее лицо. Она уступает мне шаг, прижимаясь спиной к двери. — От тебя, блядь, воняет как от него. Это отвратительно.
Я не могу этого вынести.
Я просто не могу вынести мысли о том, что она с кем-то другим. С той ночи, когда она была одета как Лилит на Хэллоуин, и я встретил ее на том перекрестке, она стала для меня именно такой. Моей второй половинкой. Я бы хотел, чтобы она чувствовала то же самое по отношению ко мне. Вот почему я был с той девушкой в Liber в новогоднюю ночь. Я бы никогда не прикоснулся к ней. И даже когда Мав пригласил Эллу, она сидела у него на коленях, ее бедра были раздвинуты, ее киска была так близко ко мне, что я мог, блядь, чувствовать ее запах... даже тогда я бы никогда не сделал этого.
Я бы никогда не изменил своей жене.
Но я бы рассказал ей все о тех случаях, когда я почти сделал это, потому что она, кажется, забыла. Пока она отталкивает меня, доверяет всем, кроме меня, смотрит на меня так, будто боится меня или еще какого-то дерьма, она забывает, что другие женщины хотят меня.
Они, блядь, обожают меня.
Я никогда не причиню ей боль, заведя чертову интрижку, но я просто хочу, чтобы она заметила меня. Полюбила меня, как я люблю ее.
Я кладу одну руку ей на грудь, прижимая ее к двери. Другая рука все еще обхватывает ее руку, и она делает неглубокие вдохи, ее грудь быстро поднимается и опускается под моей ладонью. Я чувствую ее пульс под своими пальцами, он бьется, как будто она напугана.
Или в ярости.
— Люцифер, — говорит она, ее голос низкий, это одно слово — мое проклятое имя — на ее языке, и я начинаю сдуваться. Я чувствую, что разрываюсь, когда она произносит мое имя. Мне кажется, что большую часть времени рядом с ней я теряю рассудок, находясь с человеком, который на самом деле не хочет быть со мной. Но когда она произносит мое имя... все становится намного... лучше. Я заставляю себя ослабить хватку на ее руке, и она делает первый глубокий вдох с тех пор, как вошла сюда. Ее серебристые глаза ищут мои под длинными ресницами. Черт возьми, она чертовски красива.
— Ты сейчас под кайфом? — спрашивает она меня, и выражение ее лица... это чертовски больно.
Больно, и это ломает меня.
Я тяжело сглатываю, думая о линии, которую я перепрыгнул, прежде чем спуститься вниз в поисках ее. Если она не спала, я собирался встать. Если бы я был ей нужен, я был бы там.
Я не ожидал, что она уйдет.
Я смотрю вниз между нами, она в своих боевых ботинках, я в черных носках. Я уже собирался надеть ботинки и пойти искать ее. Если бы я увидел ее в его доме, я бы, наверное, убил его.
Я делаю вдох.
Я чувствую, как учащается мой собственный пульс — от гнева, от боли, от... гребаного удара.
Ее руки все еще прижаты к моей груди, и она скользит ими по моим ребрам, к спине, прижимая меня ближе к своему маленькому телу.