И когда она кричит на меня, а парень под моими руками перестает сопротивляться, я снова оказываюсь там.
Я снова там, в этой гребаной психушке.
Туда, где мне всегда нужно было быть.
Взять девушку. Убираться. Возьми эту гребаную девчонку. И убирайся.
Сейчас девушка подо мной. Она улыбается, а он привязан к гребаному столбу, веревка впивается ему в кожу. На его бедре кровь, на торсе кровь, но он больше не сопротивляется.
Его голова прислонена к балке, глаза едва открыты. Он произносит имя, снова и снова, но он чертовски безумен, потому что я сильно сомневаюсь, что это имя этой гребаной девушки.
— Лилит. Лилит. Лилит.
На девушке бледный макияж, рога на полу психушки, и я догадываюсь, что это был ее костюм. И пока я разделяю ее бедра, одна рука на ее шее, пока она пьяно хихикает, прикусив губу, это кажется подходящим.
Демон.
Она гребаный демон, и с этой идеальной, голой киской, я собираюсь заставить ее почувствовать ад, прежде чем отдам ее Лазару.
Тогда я буду свободен.
Я, блядь, свободен.
При мысли об этом, о том, что мне не придется иметь дело с ними, их насмешками, шепотом, быть так близко к людям, которые превратили мою жизнь в ад, мне становится чертовски хорошо.
Я даже почти не хочу трахать ее.
Но она такая чертовски податливая.
Я наклоняюсь ближе, посасывая ее шею, когда она выгибает спину. Мои пальцы находят ее киску, и она, блядь, мокрая для меня.
Какая хорошая девочка.
Я скребу зубами по ее горлу, и она стонет, Люцифер, блядь, Маликов, все еще произнося то же имя, снова и снова, снова и снова.
Ублюдок.
Я должен убить и его. Но если я это сделаю, Лазар никогда меня не отпустит. А если меня снова посадят в клетку... Мое сердце бешено колотится, когда я думаю о двух неделях, проведенных там. Как две недели показались мне десятью годами.
Как я плакал, пока не смог больше.
Как я ковырялся в собственном дерьме, потому что был голоден, бредил и был чертовски одинок.
Как я спал в своей сраной грязи.
Как я умолял.
Никогда больше.
Мои пальцы сжимаются вокруг горла девушки.
Я думаю о Камерон и чувствую угрызения совести.
Может, она не заслужила этого, но мне было приятно хоть раз получить власть. После почти десяти лет без нее... черт возьми, это было приятно.
Я отпрянул от девушки, потянувшись к поясу своих брюк.
Но тут ее глаза широко раскрываются, пьяная улыбка все еще на ее губах.
И я вижу цвет ее радужки.
Нет.
Это не может быть она.
В моей груди возникает боль, и я чувствую холод во всем теле, когда она извивается подо мной, ее полные губы все еще вывернуты, а глаза закрыты.
Я хватаю ее за подбородок.
— Открой глаза, Лилит, — шепчу я, наклоняясь над ней, отпуская штаны и кладя руку на кровать, сделанную специально для этого здесь, внизу. Я трясу ее, легонько шлепая по лицу. — Открой глаза, открой глаза, — я повторяю это снова и снова, потрясенный тем, что все еще могу дышать.
Нет, нет, нет. Это не... это не она...
Мои руки были вокруг нее. Мои пальцы были внутри нее.
Я сделал ей больно.
Она не знает этого, но я сделал ей чертовски больно.
— Открой глаза, — снова шепчу я, мысленно молясь. Это неправда. Это неправда.
Медленно, она моргает, устремляя на меня свой обесцвеченный взгляд.
Серебро. Как пятак.
Я не могу дышать.
Я не могу дышать, черт возьми.
Я рассматриваю ее каштановые волосы, короткие, до подбородка. Ее маленькое телосложение. Вздернутый нос.
Нет.
Блядь.
Я кричу это вслух, сидя на пятках, ее тело подо мной. Мой член тверд, кровь бьет ключом, похоть и гнев борются внутри меня, и я собирался выместить все это единственным доступным мне способом. Единственным способом, который я знаю.
Но не с ней.
Я никогда, блядь, не сделаю этого с ней.
Я бью себя, провожу рукой по лицу, снова и снова, снова и снова, слезы затуманивают мое зрение, комок все сильнее сжимается в горле.
Я не останавливаюсь, пока мое лицо не горит, пока мои ладони не жжет, пока ее глаза не закрываются и она не погружается в сон, под действием выпивки, которой я ее накачал.
Я склоняю голову, рыдания рвутся из моего горла, я зарываю голову в руки, моя грудь вздымается.
Я должен выбраться отсюда.
Я должен, блядь, спасти ее жизнь и спасти. Нас. Убраться отсюда.
А когда она очнется, я переделаю ее.
Она переродится, как и я. В кого-то более сильного, в кого-то, кому они не смогут причинить боль снова.
В того, кому я не смогу причинить боль снова.
Я слышу шум воды, кто-то зовет меня по имени. Кто-то кричит, злые голоса.
Когда я открываю глаза, Сид стоит спиной ко мне, прижавшись ко мне, и у нее в руке нож. У нее нож.
Парень, которого я держал, задыхается, а его друг кричит на мою сестру, Николаса и Рию по обе стороны от нее.
Палец другого парня находится у ее лица, но его темные, злые глаза переходят на мои.
— Назад, блядь, — говорит Сид, держа нож, лезвие которого сверкает на солнце. — Если ты знаешь, что для тебя хорошо, ты собираешься...
Я обхватываю ее грудь рукой, притягиваю к себе, прерывая ее слова. Я выхватываю нож из ее пальцев, заправляю лезвие обратно и убираю нож в карман.
— Если ты еще раз накричишь на нее, — прерываю я второго засранца, его челюсть сжата, пальцы по-прежнему направлены в нашу сторону, — я закончу то, что начал, — я смотрю на его друга, глаза у него красные, грудь вздымается. — С вами обоими.
Глава 18
Я наблюдаю, как девушка насаживается на член моего брата, ее пальцы проникают в его пальцы, когда она подносит их к своим сиськам, выпирающим из красного лифчика. Он улыбается ей, когда она стонет, направляет пальцы внутрь чашечек лифчика, откидывает голову назад, ее длинные черные волосы рассыпаются по плечам.
Но его глаза смотрят на меня.
Бледно-зеленые, обрамленные густыми ресницами, он не похож на Сатану.
Он похож на бога.
Танцовщица проводит руками по ее спине, и ему не нужна ее помощь, чтобы расстегнуть лифчик. Она перекладывает руки на его бедра, и, хотя я не хочу этого, я смотрю вниз, вижу, как тонкая ткань ее стрингов скользит в сторону, обнажая ее киску, пока она скребется вверх и вниз по толстой выпуклости его брюк.
Я тяжело сглатываю и переключаю внимание на его руки, его пальцы скользят по красным бретелькам ее лифчика. Когда он добирается до ее запястий, ее сиськи свободны, она убирает руки с его бедер, опускает подбородок и прижимается лбом к его лбу, ее черные волосы рассыпаются вокруг них обоих, так что я не вижу его лица.
Джеремайя бросает бюстгальтер позади нее, на пол приватной комнаты, в которой мы находимся в Remorse, клубе, которым он владеет в Вирджинии.
Это Синди, та самая девушка, которая подарила ему танец на коленях на вечеринке Николаса. Она действительно работает здесь, пришла на вечеринку специально для Джеремайи.
Его любимая танцовщица. Я поняла это, поскольку его руки сейчас сжимают ее круглую попку. Ее дыхание вырывается с трудом, ее руки на его плечах, наманикюренные ногти впиваются в его черную рубашку. Он помогает ей направлять ее, пока она натирает ему выпуклость, впиваясь руками в ее задницу так сильно, что я знаю, там останутся синяки.