Я бы, блядь, знал разницу.
Это меня зарезали и бросили умирать.
Стиснув зубы и переместившись на колени, я подношу кончик ножа чуть ниже большого пальца к ее животу, прямо к матке.
Она втягивает воздух, но быстрый взгляд вверх, и ее глаза все еще закрыты.
Хорошая девочка, сестренка.
Я прижимаю лезвие к ее коже, и она снова вздрагивает, но не открывает глаза. Не двигается.
Я знаю, что она знает, что я делаю.
Но она тоже этого хочет.
Она тоже хочет меня.
Я провожу небольшую линию по ее плоти, вижу, как она раздваивается, как за раной проступает кровь. Затем я загибаю нож вверх, улыбка появляется на моих губах, когда она произносит мое имя с легким вздохом.
— Джей (J.)
Точно так же, как буква, которую я вырезал в ее плоти.
J.
Кровь идет, но не слишком глубоко. На всякий случай, если шрама не останется, я прохожусь по нему еще раз, глубже, и на этот раз с ее губ срывается небольшой всхлип, а ее хватка в моих волосах становится болезненной.
Но я еще не закончил.
Я роняю нож на пол, смотрю на свою кровоточащую руку, затем провожу им по вырезанной на ее животе букве J, длиной в три дюйма.
Невозможно, блядь, промахнуться.
Если он когда-нибудь снова увидит ее голой — а я, наверное, убью его, если это случится — он увидит, что я, блядь, был здесь.
Я вижу нашу кровь, размазанную по ее коже, и мой член пульсирует снова и снова. Наклонившись ближе, я обхватываю ее бедра своей окровавленной рукой и провожу языком по ране. Мое имя. Кто я для нее.
Только она.
Я всегда был только ее.
Она дрожит в моих руках, снова выкрикивая мое имя.
Я провожу языком по букве еще три раза, ощущая железный вкус нашей крови.
Затем я впиваюсь зубами в ее нижнее белье, в то же время мои пальцы проникают в ее сапоги. Она кладет руки мне на голову, чтобы сохранить равновесие, а я снимаю с нее туфли и носки и зубами тяну вниз кружевной материал, пока он не падает между ее босых ног. Я отбрасываю ее сапоги от нас.
Я отступаю назад, обхватывая ее за бедра, смотрю ей в лицо, мой рот в сантиметрах от ее голой киски.
Я вдыхаю ее запах, вижу, как ее глаза распахиваются, опускаясь к следам, которые я оставил на ней. Она втягивает воздух, ее лицо бледнеет, но она не произносит ни слова.
Я наклоняюсь ближе, провожу языком по ее щели, стону от ее чистого вкуса. Она стонет, прикусив губу. Я закрываю рот на ее клиторе, и она откидывает голову назад, ее горло выгибается дугой. Отстранившись, я смотрю на ее киску, такую чертовски идеальную.
Прямо как она.
— Встань на колени, — говорю я ей, мои пальцы впиваются в ее кожу.
Она сглатывает, но делает то, что я прошу, опускаясь передо мной на колени. Теперь ей приходится откидывать голову назад, чтобы видеть меня, и я вижу это в ее глазах.
Доверие.
Оно все еще есть, даже после того, что я только что с ней сделал.
Это заводит меня снова и снова.
И я больше не могу ждать.
Я провожу рукой по ее телу, чувствую тонкие изгибы и впадины, твердый сосок под моей ладонью, вижу ее кожу, испачканную нашей кровью.
Я прижимаю пальцы к ее челюсти, проталкиваю свой окровавленный большой палец в ее рот, как можно дальше, пока она, блядь, не задыхается.
Она протягивает руки, просовывает пальцы под мою рубашку, ногти впиваются в мой торс, она прижимается ко мне, ее серебряные глаза расширены.
— Я привязываю себя к тебе сегодня. Независимо от смены ножа, — я вижу ее удивление, ее рот открывается вокруг моего большого пальца. Я проталкиваю указательный и средний пальцы в ее горло, смотрю, как она снова задыхается, ее глаза слезятся, но она не отступает. — Через кровь и кости, плоть и сердце, смерть может прийти, — улыбаюсь я ей, одна рука идет к ее груди, я щипаю ее за сосок, и она задыхается вокруг моих пальцев, — но мы не расстанемся.
Да. Она думала, что он был единственным ублюдком, с которым она могла бы заняться Смертью влюбленного.
Блядь. Это. Дерьмо.
После этого я толкаю ее на пол кухни, мои пальцы все еще у нее во рту, когда я наклоняюсь над ней, проталкиваясь глубже в заднюю часть ее горла. Она начинает паниковать, ее ногти царапаются о мои ребра, когда она пытается произнести мое имя сквозь мои пальцы.
— Мне не нужно это слышать, детка, — говорю я ей, глядя на J, вырезанное на ее коже, — мне достаточно взглянуть на тебя, чтобы понять, что ты, блядь, моя.
Я снимаю обувь, медленно вытаскиваю пальцы из ее рта, вижу ниточки слюны, соединяющие нас, кровь на ее губах.
— Джей, — дышит она, ее колени опускаются в стороны подо мной. Она выгибает бедра дугой, ее руки тянутся к пуговице моих брюк, ее пальцы дрожат. Я приподнимаюсь, ровно настолько, чтобы зайти за спину и стянуть рубашку, а затем бросить ее на пол. Наклонившись к ней, я кладу руки по обе стороны от ее головы, позволяю ей стянуть мои брюки и боксеры, пока она не может дотянуться дальше, и я рукой сдергиваю их до конца, отбрасывая от нас.
Ее взгляд переходит на мой член, и она тянется между нами, ее пальцы крепко сжимаются вокруг него, пока она гладит меня, ложась на спину, прикусив губу, переходя от моего члена к моему лицу.
Я закрываю глаза, наслаждаясь ощущением ее маленьких пальчиков вокруг меня.
Я никогда не думал... все эти гребаные годы... я никогда не думал, что мы будем здесь.
— Джей, — говорит она снова, вгоняя меня быстрее, — Я хочу тебя.
Я открываю глаза, смотрю вниз на ее раздвинутые ноги, мышцы ее бедер напрягаются на коже от того, насколько они открыты.
Она тянется другой рукой к своей киске, но я отбиваю ее руку, хватаю ее за горло. Ее удары по моему члену прекращаются, и она замирает подо мной.
— Только я могу прикасаться к тебе, детка, — говорю я ей. — Ты понимаешь?
Она медленно кивает, хныча при этом.
Затем, когда она притягивает меня ближе, мой член оказывается на одной линии с ее входом.
Моя грудь напрягается, кровь становится горячей.
Я снова смотрю вниз, на свое имя на ее коже. Действительно ли она моя? Это просто секс? Я знаю, как ей нравится им пользоваться.
Я знаю, что многие мужчины были здесь до меня.
Я знаю, что для нее это может ничего не значить.
Это может быть ничем для нее. Ебаное ничто. Она может забыть меня, сбежать, так же быстро, как и с ним.
И думать о нем...
Трахать его.
Я вонзаюсь в ее тугую, влажную киску, ее руки тянутся к моей спине, сгребая меня ногтями, когда она задыхается, ее спина выгибается вверх, ее глаза закрываются.
Я крепче сжимаю пальцы вокруг ее горла, а другой рукой беру ее руку, отводя ее назад, от меня, над ее головой. Я ненадолго отпускаю ее горло, хватаю ее за другую руку, затем прижимаю оба запястья к холодному полу кухни, ее тело вытягивается подо мной, ее позвоночник ударяется о каменную плитку каждый раз, когда я снова вхожу в нее.
Она стонет мое имя, ее глаза возвращаются ко мне, когда моя рука снова оказывается на ее горле. Она чувствует себя так чертовски хорошо.
Лучше, чем я мог себе представить.
Тугая, влажная и вся для меня.
Мои бедра врезаются в ее, кровь из ее живота прилипает к моей коже там, где мы встречаемся.
Я так крепко сжимаю ее запястья над головой, что понимаю, это должно быть больно, но я тону в ощущении ее киски, и мне, блядь, все равно.
Даже когда ее лицо розовеет под моими пальцами, когда я наклоняюсь к ней вплотную, мой рот оказывается прямо над ее ртом, когда она задыхается, мне все равно.
Ей не нужно дышать.
Ей нужен только я.
Я всегда был ей нужен.
Мой рот накрывает ее рот, и ее губы раздвигаются, пока я продолжаю входить в нее, ее ноги плотно обхватывают меня. Я ослабляю хватку на ее горле, чтобы чувствовать, как она стонет в мой рот, чувствовать, как ей это нравится.