— Он сам выбрался из клетки?
Гнев снова и снова прожигает меня насквозь, когда Мав рассказывает мне об этом. О Люцифере. И они сделали это снова. Они снова трахнули нас. Я делаю шаг к Мейхему, от стука в дверь сотрясается весь гребаный дом.
Я толкаю Мава назад, и на этот раз он спотыкается, держа руки в карманах и глядя на меня.
— Ты, блядь, засунул его в собачью клетку, Мав! — кричу я на него, мои кулаки упираются ему в грудь. Но этого недостаточно. Я толкаю его снова, и снова, и каждый раз он отступает назад, пока не упирается в стену рядом с открытой дверью, руки все еще в карманах.
Выражение его лица не поддается прочтению, его глаза сосредоточены на моих.
— Зачем ты это сделал? Зачем ты, блядь... — я ударяю кулаком по стене рядом с его плечом, подхожу ближе к нему, впиваюсь ему в лицо. — Ты знаешь, что он не имел ничего общего с этим гребаным охранником, и прошлой ночью, с гребаной женой Элайджи, он был в кузове твоего чертова грузовика! — мой палец у его лица, мой кулак все еще прижат к стене. Она пульсирует от этого удара, и я снова бью по стене, мое сердце колотится, кровь кипит.
— Куда он, блядь, делся? Где он? Он бы меня не бросил! Он бы не оставил меня с вами, сумасшедшими, блядь, мудаками! — я кричу так громко, что даже не слышу своих мыслей. Я не слышу свой пульс, бьющийся во всем теле. — Ты сделал ему больно? — снова кричу я, отбрасывая кулак от стены и ударяя им в грудь Мава. — Ты, блядь, сделал ему больно? Что ты наделал? Что, блядь, ты сделал с нами? — мой голос срывается на последнем слове, мои руки тянутся к волосам, дергая за пряди, пока мои глаза не слезятся, а плечи не сотрясаются, рыдания прорываются сквозь меня.
В груди так тесно, в животе колющая боль, и все, что я могу представить, это Джеремайю, восьмилетнего, запертого в чертовой клетке. Думающего обо мне. Он всегда думает обо мне.
И мы не просили об этом дерьме.
Мы ничего не сделали, просто родились не в том месте и не в то время.
И в этот момент я так ненавижу своего мужа. Он не был моим заскоком. Он был моим гребаным кошмаром, посланным, чтобы продлить это проклятие на мою тупую гребаную жизнь.
Я слышу гулкие шаги. Крики людей.
Я не понимаю, что кричу, пока чьи-то руки не обхватывают меня, притягивая к себе, а мои глаза плотно зажмурены.
Но когда я открываю их, все еще дергая себя за волосы, все еще крича, я вижу Маверика. Он стоит у стены, выглядит побежденным, его глаза печальны, а вот и Элла, шагает в комнату, ее длинные рыжие волосы спускаются по спине, она смотрит с меня на Мава, затем бросается к нему в объятия, а он обхватывает ее сзади, притягивает к себе и целует в макушку.
И это голос моего мужа, который шепчет мне на ухо.
— Все хорошо, малышка. Ты в порядке, Лилит, — его сильные руки сгибаются, когда он притягивает меня ближе, таща нас обоих обратно к кровати. Он садится, прижимает меня к себе, спиной к его груди, его рот все еще прижат к моему уху.
Я больше не кричу, но мои легкие горят, глаза затуманены, плечи все еще дрожат.
Руки Люцифера лежат на моем животе, на футболке, он прижимает меня крепче, и я закрываю глаза, чтобы заплакать, закрывая лицо руками. Я говорю ему, о чем я думала. Я говорю ему, что он никогда не был моей дрожью. Всегда был моим кошмаром.
Он игнорирует меня. Держит меня крепче, как будто может выдавить из себя эти слова.
— Я люблю тебя, малышка, — шепчет он мне на ухо. — Я люблю тебя так чертовски сильно.
И когда я позволяю слезам упасть, позволяю себе быть слабой в его объятиях, я понимаю, что не думаю, что когда-либо слышала такую прекрасную, прекрасную ложь.
Глава 31
— Она снова собирается бежать, — я затягиваюсь сигаретой, глядя на ночное небо. Ни луны, ни звезд. Чертова тьма.
Это призрачно.
Красиво.
Я разламываю сигарету пополам, бросаю ее на тротуар, размалываю ботинком.
— Нет, она не ушла. Охранник у входной двери. Задней двери тоже, блядь. Элла там... — я смеюсь, холодно и низко, переводя взгляд на Мава. — Как будто ты ее совсем не знаешь, — я поворачиваюсь лицом к Эзре, прислонившись к машине и сложив руки на груди. Эзра напротив меня, Рейндж Атласа у него за спиной, Атлас и Кейн уже внутри Санктума на Совете.
Мне требуется немного больше времени, чтобы остыть настолько, чтобы войти туда, не убив их всех к чертовой матери.
Мэддокс Астор в зале заседаний.
Идея нанизать его кишки на бра и вдыхать запах его горящей плоти сейчас не дает мне покоя.
— Ты думаешь, кто-то действительно забрал твою маму? — спрашиваю я Эзру, наклоняя подбородок в его сторону.
Его темно-ореховые глаза смотрят на меня, лицо хмурится. Он проводит языком по зубам и смотрит мимо меня на просторную лужайку Санктума. Перемещаясь на ногах, он засовывает руки в карманы своих серых джоггеров. Он трезв, и я полагаю, что Бруклин Астор имеет золотую киску, которая поддерживает его в таком состоянии.
И опять же, в этом дерьме был член Джеремайи. Наверное, не такой уж и золотой.
У меня живот болит при мысли о том, в кого еще Джеремайя засунул свой член.
— Она не твоя жена, — говорит Эзра, его взгляд возвращается к моему, его низкий голос холоден. — Она не убегала.
Я вскидываю бровь, мой пульс набирает скорость, мой нос течет, но я не беспокоюсь об этом. Кокс все еще горчит в горле, а Мав уже отчитал меня за это дерьмо, когда я выходил из машины, и, видимо, он знал, что я затянул несколько рядков.
Я не мог уснуть ни прошлой ночью, ни позапрошлой.
Прошло два дня с тех пор, как Лилит сломалась в моих объятиях, плача по Джеремайе, мать его, Рейну, и с тех пор я ее не видел. Мав выгнал меня, когда мы начали кричать друг на друга.
Офелия ушла домой в ту ночь, когда пришла Лилит. Я хотел выебать ее до усрачки, чтобы выкинуть из головы образ тех синяков на горле моей жены, но не смог. Не потому, что не было сил. Не потому, что я не хотел.
Потому что в ту ночь галлюцинации были еще хуже.
Кокс и водка, вероятно, не помогли. Возможно, поэтому я проснулся от того, что мои занавески сорваны с карниза.
Неважно.
Моя жизнь — гребаное дерьмовое шоу.
Зачем исправлять ее сейчас?
Кроме того, скоро Лилит приедет в дом в лесу для Игниса. Раз уж ей так чертовски нравятся горы, это должно быть чертовски весело.
— Тогда где она, блядь, находится? Кому она могла понадобиться, чтобы убить охранника твоего отца и убить одну из танцовщиц Джеремайи, чертова Рейна? — я бросаю вызов Эзре, шагнув ближе к нему, мое лицо в дюймах от его лица.
— И не забудь про котенка, — добавляет Мав. Я перевожу взгляд на него. Он пожимает плечами. — Это важно.
Мне хочется закричать во всю мощь своих легких и ударить его по лицу, но вместо этого я пытаюсь думать.
Похоже, Джеремайя этого не делал, если только он не разыгрывает нас всех.
Но зачем было бежать? И зачем бежать без нее, если только он не бежит от чего-то?
Я могу думать только об одном.
Одна связь между Эзрой и Джеремаей. То, что он пытался отрицать все эти годы, но теперь, когда я думаю об этом, о том, что он первым напал на Джеремайю в ту ночь, когда Лилит узнала, кто на самом деле причинил ей боль... я могу подумать, почему все это может иметь смысл.
— Отойди, Люци, — мягко говорит Мав, придвигаясь ближе к нам обоим.
Я игнорирую его, приближаясь к лицу Эзры. Его ноздри раздуваются, в свете фонарных столбов вокруг парковки Санктума видны зеленые мушки его глаз.
— Это твое дерьмо? — обвиняю я его. — Ты трахал ту девчонку Форгеса, не так ли. И мы так и не нашли ее тело...