- На нем военное клеймо.
- Я когда-то служил в армии. Теперь - нет.
Витторо мрачно взглянул на Хондо.
- Если ты не шпион, что привело тебя в нашу землю?
Лэйн помолчал, потом медленно, растягивая слова, ответил:
- Это касается только меня, Вождь. Я не собирался вредить ни твоему племени, ни другим племенам апачей.
Витторо молча отвернулся и зашагал прочь к вигвамам. Хондо оставили одного. Ноги были связаны, но руки свободны. Он сжал пальцы в кулак, чувствуя, что они вновь стали послушны ему. На запястьях темнели темно-красные рубцы от ремня.
Он осмотрелся и ему показалось, что он уже был когда-то здесь...
Невысокие вигвамы и шалаши, пасущиеся лошади; дети, играющие в пыли.
Только тогда Хондо не был пленником. Он жил среди апачей, имел друзей и даже жену, хотя и в то время Лэйн чувствовал себя чужим. Здесь пахло пустыней, жарящейся олениной, дымом костров; Хондо сел на землю. Он знал, какая смерть ждала его, и знал, как должно ему держаться, чтобы не закричать, не испугаться. Он должен умереть достойно.
Принесли еду. Женщина поставила перед ним миску, и вздрогнула, когда пленник поблагодарил на ее родном языке. Уходя, она краем глаза посмотрела на Хондо, и вскоре вернулась с вареной тыквой и кувшином холодной родниковой воды.
Что это: человеческая доброта или приготовление к казни?
Нет, женщина могла поступить так только из чувства сострадания.
Как хорошо жить. Разве можно когда-нибудь быть готовым к смерти? Ему не хотелось умирать, хотелось жить, встретиться с Энджи... и Джонни.
Он всегда мечтал о сыне. Страшно умереть и ничего не оставить после себя, не оставить о себе память, не оставить свою кровь. Страшно унести все с собой.
А что, собственно, он мог передать сыну, если бы у него был сын? Умение стрелять? Убивать? Разрушать?
Нет... еще он знал пустыню, горы и любил приключения. Скрип кожаного седла, вкус холодной чистой воды, дальние походы, - он бы научил сына любить малейшие радости этой жизни.
И вот она, близкая смерть? А что останется потом? Через несколько дней о нем забудут даже те, кто знал его. Жизнь в любой миг может лопнуть, как пузырь, и облачко пара-души быстро рассеется в мире. Джонни. Он мог стать для него отцом и отдать ему свою родительскую любовь. Он не может уйти в небытие, не оставив следа среди живых. Нужно жить, он должен бежать. Он ведь еще ничего не создал для будущей жизни.
А этот народ - разве он имеет право винить их? Ведь они - Люди. В этом главное. Они верили, что с ними будут жить, как с Людьми. Дружбою они ответили первым белым поселенцам на континенте, а что получили взамен? Белые за добро платили злом. Индейцы были вынуждены защищать себя с оружием в руках. Они знали, что силы не равны: белые люди отнимали их земли, солдаты расстреливали их семьи. Но индейцы стойко боролись и гордо умирали. Он, Хондо Лэйн, был вовлечен в круговорот этих событий, и, видно, судьбою было предназначено, чтобы именно так закончилось его земное существование.
Хондо услышал гул голосов: к нему шел Витторо в окружении воинов.
Это конец. Он сел прямо, всматриваясь в бесстрастные лица апачей.
Его швырнули на землю и растянули руки. Куском коры Сильва достал из костра раскаленные докрасна угли и насыпал их на ладонь Хондо.
Хондо едва не закричал от пронзительной боли, но сдержался и громко сказал, обращаясь к Сильве:
- Старуха, охотница за зайцами.
- Это только начало, - с нескрываемым злорадством ответил Сильва.
Двое индейцев за спиной Витторо потрошили седельные сумки Хондо. Один из них вдруг вскочил и подбежал к Витторо. В руке у него сверкнул портретик Джонни.
Хондо только крепче сжал зубы, угли, казалось, насквозь прожигали ладонь.
Вдруг Витторо пнул индейца, державшего Хондо за руку.
- Оставь его!
Тот выполнил приказание и отпустил Хондо, но тут к Витторо подскочил взбешенный Сильва и, брызгая слюной, закричал:
- Я убью его!
Витторо был непреклонен.
- Мне нужен этот человек живым.
- Нет!
Вождь исподлобья смотрел на Сильву, потом рявкнул, повернувшись к остальным:
- Освободить!
Хондо был поставлен на ноги.
- Он мой пленник! - кричал разъяренный Сильва.
Хондо взглянул на обожженную ладонь. Слава богу, пальцы двигались и сжимались. Угли сожгли только кожу и не повредили руку глубоко, как ему казалось во время пытки.
К нему с ножами спешил знахарь. Он взял Хондо за руку и посмотрел на обожженную ладонь.
Сквозь боль Хондо услышал слова знахаря:
- Этот человек может умереть.
- ... может умереть, - как эхо, отозвался Витторо. - Таков обычай.
Сильва обнажился до пояса, демонстрируя противнику сильное молодое тело. Витторо ступил в уже очерченный круг и воткнул в землю два ножа.
- Белый человек, ты знаешь, что ждет тебя?
- Много зим я провел среди мескалеров.
Хондо выпрямился, качнувшись на затекших ногах, и одним прыжком очутился в центре круга. Сильва выдернул из земли нож, Хондо схватил оружие в здоровую левую руку. Сильва стоял совсем близко, пожирая его глазами.
Хондо осторожно отступил в сторону. Противник имел очевидные преимущества: он был молод и крепок, ярость придавала ему новые силы, да и ладони его были целы. Сильва выбросил вперед левую руку, держа на отлете нож в другой. Хондо шагнул к Сильве, и тотчас раздался треск рвущейся ткани, он с силой наступил Сильве на босую ногу и взмахнул ножом. На плече у отскочившего в сторону индейца выступила кровавая полоса.
Противники тяжело переводили дыхание, пожирая друг друга глазами. Их окружала заинтересованная толпа зрителей. Они жадно ждали исхода поединка.
Сильва пригнулся к земле и бросился на Хондо. Перед глазами сверкнуло лезвие, и острая боль пронзила Лэйна в плечо.
Индеец не успел еще выдернуть нож, когда Хондо навалился на него, и противники полетели на землю. Лэйн схватил его за волосы, и приставил к горлу нож. Хондо посмотрел снизу вверх на Витторо.
Вождь бесстрастно произнес:
- Сильва, белый человек дает тебе право выбора.
Сильва молчал.
- Пусть отпустит, - наконец проговорил он.
Витторо кивнул, и Хондо поднялся с земли, отступив к костру.