Убеждать членов политбюро в нереальности создания федерации с Болгарией больше не надо было. Все были против этого. Гораздо более сложным оказался вопрос, как к этому упрямству отнесутся в Кремле? Ведь в Москве не привыкли к подобному ослушанию.
– Я не верю, что русские остановятся лишь на экономическом давлении на нашу страну, – снова заговорил Джилас. – По моему мнению, основной вопрос состоит в том, будет социализм развиваться свободно или при помощи расширения границ СССР.
– Да, возврата из этой ситуации уже нет, – поддержал Джиласа Кардель. – Я хорошо знаю русских… Я изучил их логику. Они способны провозгласить нас даже фашистами, лишь бы создать перед миром морально-политическое оправдание для борьбы с нами…
Кардель глубоко вздохнул и выдохнул. Говорить такое ему, разумеется, было нелегко.
– Если бы они могли, они бы нас и физически уничтожили. Но я не верю, что они на это решатся только по внешнеполитическим причинам.
Тито горько усмехнулся. Ему уже докладывали о попытках покушения на него, но пока он приказал никому об этом не говорить, чтобы не будоражить людей: ведь была вероятность ошибки, что покушались именно на него.
ЦК КПЮ единогласно поддержал это решение и отверг ультиматум Сталина. Воздержался лишь один Жуйович. На следующий день, в полдень, проезжая мимо советского посольства, Джилас увидел стоящую там машину Сретена Жуйовича. Неспроста, видать, он так тщательно все протоколировал. Об увиденном Джилас тут же доложил Тито. От Жуйовича потребовали объяснений. Тогда Жуйович отделался общими фразами о том, что его пригласил советский посол Лаврентьев посоветоваться по поводу начала строительства гидроэлектростанции на Дрине, эти вопросы как раз и курировал Жуйович. Тито не хотелось верить в предательство своего боевого товарища, и на первый раз он ему поверил.
Разумеется, руководство Югославии отдавало себе отчет в том, что Сталин будет весьма недоволен занятой компартией Югославии позицией. Однако даже в самом кошмарном сне югославам не могло присниться, что сталинская реакция будет такой острой и решительной. Как казалось Белграду, расхождения в позициях КПЮ и ВКП(б) не были столь серьезными, чтобы могли послужить началом конфликта и даже разрыва не только на партийном, но и на государственном уровне. Но для Сталина такие решения политбюро ЦК КПЮ означали усиление независимой от Москвы политической позиции Югославии. Значит, наступила пора для самых решительных действий.
В качестве первого шага 18 марта глава советской военной миссии в Югославии генерал Барсков передал руководству ФНРЮ депешу маршала Булганина, тогдашнего министра обороны СССР, в которой предписывалось всем военным советникам и инструкторам в ближайшее же время покинуть Югославию. На следующий день, 19 марта, последовало и второе решение – советник-посланник Армянинов передал Тито телеграмму, в которой сообщалось о прекращении работы в Югославии всеми советскими гражданскими специалистами.
20 марта глава югославского правительства Йосип Броз-Тито направил в Москву на имя Молотова письмо, в котором, в частности, говорилось:
«Восемнадцатого марта генерал Барсков сообщил нам, что он получил депешу от маршала Булганина, в которой сообщается, что правительство СССР решило сразу отозвать всех военных советников и инструкторов с мотивировкой, что они окружены недружелюбием, т. е. что к ним в Югославии относились недружески.
Разумеется, правительство СССР может, когда захочет, отозвать своих военных специалистов, но на нас поражающе подействовала мотивировка, которой правительство СССР объясняет это свое решение. Проверив на основании этого обвинения отношение руководителей низшего звена нашей страны к советским военным советникам и инструкторам, мы пришли к глубокому убеждению, что нет места глубокой мотивировке их отозвания, что за все время их пребывания в Югославии отношение к ним было не только хорошее, но действительно братское и самое гостеприимное, какое вообще и принято в новой Югославии к советским людям. Поэтому для нас это весьма удивительно, непонятно и глубоко нас обижает неизвестная причина подобного решения правительства СССР.
Из всего этого проистекает, что вышеизложенные обстоятельства не являются причиной такого шага правительства СССР, и нашим желанием было бы, чтобы правительство СССР откровенно сообщило, в чем суть дела, и указало нам на все то, что, по его мнению, не соответствует хорошим отношениям между нашими двумя странами. Мы считаем, что такой ход вещей ущербен для обеих стран и что рано или поздно должно быть устранено все то, что мешает дружественным отношениям между нашими странами…