Внимательно осматриваю местность и замечаю холмики из камней, которых вчера не было на склоне высоты. Какой-то матрос бежит в мою сторону, вот он уже почти рядом, но короткая и близкая пулемётная очередь сразила его. И хотя я заметил огненные вспышки в камнях одного из холмиков, но не могу удержаться: инстинктивно вскакиваю и тут же, оглушённый ударом в голову, теряю на мгновение сознание.
К счастью, егерь стрелял не очень метко. Пулемётная очередь прошла рядом и лишь одна пуля, срикошетив о камень, поразила левую щёку. Конец пули торчал во рту.
Я отполз в сторону.
— Бывает же такое! — удивлялся лейтенант медицинской службы Заседателев, пытаясь извлечь пулю из щеки. Ему это не удалось. Обмотав мою голову бинтами, он оставил только два отверстия — для рта и глаз.
Я побежал к Инзарцеву и рассказал, где маскируются вражеские пулемётчики и автоматчики.
— Старый приём! — догадался Инзарцев. — Ночью, во время атаки, их оставили вблизи нас. Накрыли плащ-палатками, камнями. Сейчас мы их выкурим.
Семён Агафонов из снайперской винтовки ударил по одному холмику, потом по другому. Оттуда выскочили автоматчики, завопили и побежали. «Ожили» и другие холмики — егеря покатились вниз.
Как раз в это время над одной из сопок взвилась красная ракета, и мы услышали многоголосое «ура». С помощью подоспевшего взвода морских пехотинцев мы очистили весь склон высоты.
Егеря закрепились на соседней сопке, и началась нудная миномётная перестрелка.
Разведчики получили запас патронов и продуктов. Пехотинцы закрепились на флангах высоты 415. Теперь можно воевать.
А у меня сильно разболелась голова, и я даже не мог открыть рта, чтобы принять глоток свежей озёрной воды. Заседателев потребовал, чтобы меня с сопровождающим отправили в санбат. Я вспомнил томительное пребывание в госпитале после первого ранения и поэтому, приняв бравый вид, заявил командиру, что сам дойду до берега, где курсирует санитарный бот, а в базе доложу обстановку. Инзарцев согласился.
Долго сидел я на берегу, ожидая, когда появится санитарный бот. Наконец, он показался, заметил мои сигналы и пошёл к берегу. Но неожиданно бот круто повернул и показал корму. А я не могу кричать — трудно подать голос. Я только неистово размахиваю руками, потом даю очередь из автомата. Куда там! Бот ускорил ход и скрылся по другую сторону нависшей над водой скалы.
Я почувствовал себя куда хуже, чем под пулями егерей. Оставалось только, напрягая последние силы, лезть на скалу в надежде, что с её вершины меня опять приметят и возьмут на борт. Кое-как перевалил через хребет и увидел матросов, убирающих сходню. Они кричали, показывая в мою сторону:
— Вот он! Вот он!
Оборачиваюсь — позади никого нет: что за наваждение?
К счастью, в боте находился раненый офицер моряк, который узнал меня:
— Стойте! Какой, к чёрту, фашист вам мерещится? Это же Леонов! Из отряда морских разведчиков…
Я спасён!
Измученный, спотыкаясь на каждом шагу, подхожу к берегу.
— Кто их разберёт, этих разведчиков! — ворчал уже потом капитан бота. Нацепят на себя всякую дрянь, — он даже погрозил мне пальцем. — Я ведь тебя за егеря принял и, грешным делом, думал, что враги у берега — в засаде, а ты нас заманиваешь…
Заманиваю!.. Экипаж бота, даже раненые, хохочут. Я бы, наверное, тоже посмеялся над таким злоключением, но мне даже улыбнуться больно. Мотаю забинтованной головой, и только по глазам люди догадываются о моих переживаниях.
Через четыре часа бот был в базе, а через двое суток отряд вернулся с задания.
Санитарная часть пополнилась разведчиками, которые получили лёгкие ранения или обморозились в этом майском рейде. Таков уж май в нашем Заполярье!
Врачи нас быстро вылечили. Лосева, Манина, Мотовилина и меня выписали одновременно. Я помню, как мы бодро шествовали в отряд и Манин горячо говорил:
— Воевали днём, воевали ночью и в каких только разведках не бывали! Семь дней дрались в обороне. Семь дней! Нам сейчас ничто не в диковинку!
Мы, конечно, соглашались с Маниным и считали, что выдержали самый суровый экзамен на стойкость. Теперь сам чёрт — нам не брат!
Если бы наш разговор подслушал первый наставник отряда бывалый разведчик майор Добротин, он бы снисходительно улыбнулся и, быть может, намекнул бы нам на присущую молодости беззаботность, беспечность и даже некоторую самонадеянность. Да, мы были молоды и не очень опытны. Мы меньше всего думали о неожиданных и коварных опасностях, которые подстерегают разведчиков в тылу врага.