— Я почти ничего не помню.
Талос смотрел поверх их голов на мир, медленно поворачивающийся в эллиптической раме оккулюса.
— Я помню очень мало. Где мы?
Вариил обратил бледные глаза на остальных братьев. Этого хватило, чтобы заставить их немного расступиться. Кольцо вокруг пробудившегося пророка разомкнулось. Апотекарий заговорил, то и дело поглядывая на свой громоздкий нартециум. Талос слышал, как ауспик-сканер потрескивает и пищит, выдавая результаты замеров.
— В течение этих двух месяцев я вводил тебе стимулирующие наркотики и питательный раствор, чтобы поддерживать твой организм в нормальном состоянии без активации анабиозной мембраны. Однако в течение ближайших дней ты будешь чувствовать сильную слабость. Атрофия мышц была минимальной, но все же достаточной, чтобы ты ее ощутил.
Талос снова натянул цепи, ясно давая понять, чего хочет.
— Ах да, — протянул Вариил. — Конечно.
Он набрал код на клавиатуре нартециума, и из перчатки выдвинулась циркулярная пила. Когда зубья коснулись цепей, раздался пронзительный, зубодробительный скрежет. Одна за другой металлические оковы упали к подножию трона.
— Зачем вы меня приковали?
— Чтобы ты не причинил вред себе и другим, — объяснил Вариил.
— Нет.
Талос переключился на дисплей сетчатки, активируя закрытый вокс-канал с самыми доверенными из братьев.
— Почему вы приковали меня здесь, на мостике?
Воины Первого Когтя переглянулись. Под глазными линзами их шлемов таилась какая-то непонятная эмоция.
— Когда ты потерял сознание, мы поначалу отнесли тебя в твои покои, — сказал Кирион. — Но…
— Но?
— Но ты вырвался из кельи. Убил обоих братьев, стороживших у двери, и почти неделю мы не могли отыскать тебя на нижних палубах.
Талос попытался встать. Вариил пронзил его тем же взглядом, что и остальных братьев, только пророк не обратил на это внимания. Однако апотекарий был прав. Талос чувствовал себя слабым, как простой смертный. Кровь поступила в онемевшие мышцы, и их скрутили судороги.
— Я не понимаю, — наконец выдавил Талос.
— Как и мы, — отозвался Кирион. — Ты никогда раньше не делал ничего подобного во время припадка.
Ксарл взялся объяснить дальше:
— Угадай, кто тебя нашел?
Пророк покачал головой, даже не зная, с какой версии начать.
— Просто скажи мне.
Узас наклонил голову.
— Это был я.
«Что заслуживает отдельного рассказа», — мысленно заметил Талос.
Он снова оглянулся на Кириона.
— А потом?
— По прошествии нескольких дней команда и остальные Когти начали беспокоиться. Мораль — даже та, что имеется у нас, веселых и исключительно преданных клятве ублюдков, — страдала. Поползли слухи, что ты заболел или умер. Мы принесли тебя сюда, чтобы показать экипажу, что ты — так или иначе — все еще с нами.
Талос фыркнул:
— И как, сработало?
— Сам погляди.
Кирион махнул рукой в сторону смертных, восторженно уставившихся на Талоса со всех концов командной палубы. Все взгляды были обращены к нему.
Талос сглотнул, ощутив во рту кислый привкус.
— Вы превратили меня в икону. Это балансирует на грани язычества.
Все воины Первого Когтя ответили хриплым смешком. Не веселился один Талос.
— Пятьдесят пять дней молчания, — сказал Кирион. — И у тебя нашлись для нас только укоры?
— Молчания? — пророк обернулся к каждому из них по очереди. — Я ни разу не вскрикнул? Не произнес вслух ни одного пророчества?
— Не в этот раз, — покачал головой Меркуций. — Тишина с той самой секунды, когда ты потерял сознание.
— Я даже не помню, как отключился.
Талос прошел мимо братьев и облокотился о поручень, огораживающий центральное возвышение. Он пристально всмотрелся в серую планету, зависшую в пустоте и окруженную плотным астероидным поясом.
— Где мы?
Первый Коготь присоединился к нему — ряд бесстрастных масок-черепов и скрежещущих сочленений доспеха.
— Ты не помнишь, какие отдал нам приказы? — спросил Ксарл.
Талос постарался не выказать раздражения.
— Просто ответь мне — где мы? Этот вид мне знаком, но я с трудом верю, что мы и вправду там.
— Да, знаком, и мы действительно там. Мы на Восточной границе, — отозвался Ксарл. — Вдали от света Астрономикона, на орбите того мира, куда ты так упорно желал отправиться.
Талос уставился на планету, вращающуюся с невозможной медлительностью. Он знал этот мир, хотя не мог припомнить ничего из того, о чем говорили братья. И все же пророк с трудом удерживал восклицание: «Быть этого не может!» Самыми невероятными казались серые пятна городов, струпьями усеявшие пыльную поверхность континентов.