Покрамович, не терпевший ни малейшего ослушания, в данном случае крутых мер не принимал. Он вполне справедливо считал, что каждый волен идти на разведку в чем ему нравится и удобно, а относительно того, что красочный наряд Лынова привлечет внимание противника и выдаст других, командир роты не беспокоился. И вот почему.
Звание младшего лейтенанта Лыкову присвоили в начале войны, присвоили исключительно за храбрость. Дальше по служебной линии он не продвинулся ни на шаг. Правду говоря, офицер из него получился никакой. Он умел и знал лишь одно — вперед, и никаких гвоздей! Но на фронте, особенно в разведке, это — немаловажное качество. Лыкова высоко ценили в дивизии, ему поручали опаснейшие задания — однако, в основном, такие, когда ему приходилось бы действовать самостоятельно. Это как раз соответствовало его натуре. Чувства самосохранения, а тем более страха, он был лишен начисто, лез в самое пекло, умел поднять в решительную атаку бойцов, уже несколько раз отброшенных от вражеского рубежа.
«Пойду вдохновлю» — называлось это у Гордея Изотыча, и он шел вдохновлял, да еще как! Чертом вылетал перед цепью, и тут его лихой наряд был даже полезен: Лыкова видели все. Противник, конечно, тоже, но если справедливо то, что из-за совершенно невероятного случая может погибнуть человек, то также справедливо и то, что именно по этой причине Гордей Изотыч ходил в живых.
У каждого опытного разведчика есть свои любимые уловки, приемы, свой метод. Был он и у Лыкова и со стороны выглядел так.
На переднем крае среди наших бойцов появляется Лыков. С ним его ординарец, а вернее, дружок Георгий Литомин. Литомин вдвое выше Лыкова, но одет не менее живописно: брюки маскировочные, свитер и на самом затылке — свернутый в виде спортивной шапочки шерстяной подшлемник. У него узкое веснушчатое лицо с таким выражением, словно Литомин только что уксусу хватил.
— А зачем нас сюда прислали? — не обращая внимания на окружающих, недоуменно спрашивает он Лыкова. — Кругом тихо, спокойно… А?
Лыков пожимает плечами.
— Так зачем нас вызвали? — тоном врача, подозревающего пациента в симулянтстве, в свою очередь, задает он вопрос командиру пехотного подразделения.
— У них там где-то крепко, — показывают ему рукой.
— Нет там ничего, — мимоходом вставляет Лыков. — Ну, дальше?
— Пулеметный огонь…
— Нет там пулеметов, — замечает Лыков. — Дальше?
— А дальше пойди сам посмотри, раз такой умник! — зло бросают ему.
И Лыков невозмутимо отвечает:
— А мы сейчас так и сделаем. Жорка, пошли!
И день ли, ночь ли, светит ли в небе луна, заливая открытое поле, или темным-темно в густом лесу, оба выпрыгивают из окопа и метрах в двадцати друг от друга напрямик шагают в сторону немцев.
Когда их не может видеть противник да и сами они дальше чем на десять шагов ничего не различают, то оба громко разговаривают, бросают камни, комки земли, стучат палками — не два человека, а пьяная толпа, и толпу встречают огнем — только засекай точки!
А если оба на виду, то всем своим поведением показывают, что даже не подозревают об опасности, и беспечно идут полем куда-то туда, где уверены встретить своих. В таких случаях по ним не стреляют. Их ждут. Ждут, что вот-вот они сами пожалуют в западню. И вдруг кто-нибудь из разведчиков припадет к земле, шарахнется назад, и оба стремглав бросятся наутек: они «увидели» врага!
И этот метод тоже срабатывает безошибочно. Злой, яростный огонь летит им вдогонку. Еще бы — уходят из-под самого носа, когда были почти в руках! А потом оба укроются в заранее высмотренной воронке, рытвине, выйдут из-под обстрела короткими одновременными перебежками в разные стороны: это тоже имеет немаловажное значение. В кого стрелять?
Рискованный, конечно, метод, но тонкий и психологичный. Выдержки он требует железной, расчета до сантиметров и долей секунды. И дается он только хладнокровным, невозмутимым людям.
А что фордыбачит Лыков на переднем крае — так это, в общем-то, понятно. Не убеждать же ему и других и себя, что впереди неминуемо ждет смертельная опасность. С такими мыслями в поиск не идут — лучше уж лечь сразу, накрыться и отойти в мир иной без лишних хлопот. Дело сделают другие — те, кто верит, кто знает твердо: не так страшен черт, как его малюют!
У Лыкова — три ордена Красного Знамени. Когда Покрамович садится за наградные листы, он хоть краешком глаза пытается заглянуть ему через плечо, и думает, что этого никто не видит. Но видят все, и все в роте знают, что он мечтает о четвертом «Знамени». Но вдруг отметят какой-то другой наградой? Тогда картина будет не та.