— Осталось всего пятнадцать минут. Поторапливайтесь, товарищ капитан!
Пока Варгин запечатывал письмо, в комнату зашел дежурный офицер.
— Товарищ майор, — обратился он к Булавину, — срочная телеграмма из Управления генерала Привалова.
— Давайте ее скорее! — оживленно воскликнул Булавин, почти выхватывая телеграмму из рук дежурного.
Варгин, отложив письмо, поспешно подошел к майору.
— Все в порядке, Виктор Ильич, — и Булавин протянул капитану телеграмму. — Познакомьтесь с ответом Привалова и немедля отсылайте письмо Марии Добряковой.
Варгин взглянул на телеграфный бланк и торопливо прочитал:
«На ваш запрос за номером 00121 отвечаю: действуйте по собственному усмотрению в связи с обстановкой. Жду вас с докладом о принятых мерах. Привалов».
С двойным составом
Едва выехал Сергей Доронин за пределы станции, как над Низовьем вспыхнула осветительная ракета. Почти неподвижно повиснув в воздухе, она залила станцию призрачным, мерцающим светом.
— Фонарь повесили, сволочи! — выругался кочегар Телегин, вглядываясь с тендера в небо. — Теперь, как днем, бомбить будут.
Высунувшись в окно паровозной будки, Сергей медленно стал добавлять пар в цилиндры машины, крепко стиснув холодную рукоятку регулятора. Поезд шел пока по небольшому уклону, за которым следовала десятикилометровая ровная площадка. За ней начинался крутой подъем пути — самый тяжелый на всем участке дороги от Низовья до Воеводина. Чтобы преодолеть его, нужно было набрать возможно большую скорость и припасти побольше пара.
Сергей посмотрел на манометр. Рабочая стрелка его была у контрольной черты. Давление пара в котле приближалось к пределу. Доронин обернулся. Помощник его, Алексей Брежнев, с обнаженной головой, мокрый от пота, регулировал подачу топлива в топку, то и дело поглядывая на водомерное стекло, чтобы не упустить уровень воды в котле. Кочегар Телегин разгребал в тендере уголь.
Напряженно вглядываясь через окно в насыпь дорожного полотна, Сергей видел убегавшие вперед и растворявшиеся в темноте светлые полоски рельсов, отражавшие своей полированной поверхностью свет луны. Поезд теперь довольно далеко отошел от станции, и когда Доронин обернулся назад, он не различил уже ее строений, заметил только яркие вспышки разрывов зенитных снарядов и пестрые строчки трассирующих пуль. Звуков выстрелов в грохоте поезда почти не было слышно.
Но вдруг мощные снопы пламени поднялись к небу в разных местах, четко очертив контуры станционных зданий, а спустя несколько минут звуковая волна глухо ударила в уши Сергея, заглушая на мгновение шум мчащегося поезда.
— Бомбят, гады! — воскликнул Брежнев, высовываясь в окно паровозной будки.
Сергей до отказа отжал рукоятку регулятора. Поезд шел теперь на предельной скорости, и дробный стук множества колес его сливался в сплошной грохот.
«Только бы взять подъем за счет инерции, — тревожно думал Сергей, щуря глаза от резкого встречного ветра, — только бы не израсходовать всех запасов пара!»
Обернувшись к членам своей бригады, он решил было поговорить с ними о том, как важен для фронта этот состав с боеприпасами и продовольствием, но отказался от этой мысли: разве скажешь им словами больше того, что сами они чувствуют и переживают? У Брежнева ведь отец и два брата на фронте, а у Телегина от бомбы вся семья погибла.
Так и не сказав ничего своим помощникам, Доронин снова высунулся в окно, всматриваясь в путь. Сергей знал, что начались уже вторые сутки работы по уплотненному графику. Он был первым машинистом, начинавшим трудовую вахту этих новых суток, и ему очень хотелось ознаменовать ее большой победой.
По возросшим воинским перевозкам, по характеру перевозимых грузов и по многим другим признакам Сергей чувствовал, что на фронте готовится что-то серьезное. Он вспомнил, как год назад пришел в партийный комитет своего депо с заявлением об отправке на фронт. Добрый час объяснял ему тогда секретарь парткома, что в такое трудное время Сергей Доронин, лучший машинист станции Воеводино, нужнее всего именно здесь, в депо, на ответственном трудовом фронте. Теперь прежние мечты все чаще стали волновать Сергея. Ему казалось, что значительно изменилась в последнее время обстановка в Воеводине. Секретарь партийного комитета не мог бы уже сказать, что Сергей Доронин незаменим. Выросли в депо и другие машинисты, стахановский труд которых сделал возможным осуществление уплотненного графика.
В депо Низовья Доронин узнал, что сутки работы по этому графику прошли отлично.
Сергей хорошо знал возможности своих товарищей и не сомневался в положительном исходе работы по уплотненному графику и на вторые сутки. Только бы самому одолеть теперь Грибовский подъем, до которого оставалось не более километра. Дальше будет уже не страшно, потому что самый тяжелый профиль пути останется позади. К тому же Анна, которая дежурит сегодня, непременно обеспечит ему «зеленую улицу», и он с ходу возьмет и Грибово и многие другие станции.
По щекам Сергея от резкого встречного ветра текли слезы. Как там Анна? С волнением следит, наверно, за стрелкой часов, с нетерпением ожидая той минуты, когда поезд Сергея должен будет проследовать через станцию Грибово. Она-то знает, что значит втащить на Грибовский подъем четыре тысячи тонн!
Сергей представил себе ее доброе, слегка продолговатое лицо, склонившееся над графиком, и густые брови, нахмуренные, как всегда, в минуту волнения. Залегли, наверно, между ними глубокие складки у переносицы, плотнее сжались полные губы. Пальцы стиснули толстый цветной карандаш, и ей, конечно, очень хочется поскорее прочертить им на графике линию пройденного Сергеем пути от станции Низовье до Грибова.
Сергей все чаще думал теперь об Анне и досадовал, что ни разу не поговорил с нею по-настоящему, не сказал, как дорога она ему.
Хорошо еще, что умная, чуткая Анна без слов все понимает.
…Сергей почти не отрывался от окна, наблюдая за состоянием пути, видимость которого была очень ограничена (из-за опасности воздушного налета нельзя было включить поездной прожектор).
До рези в глазах всматривался Доронин в ночную тьму. Когда путевые обходчики сигналили ему стеклами фонарей, извещая об исправности пути, на сердце становилось теплее. Они всегда были на своем трудовом посту, эти скромные труженики транспорта — путевые обходчики. Днем и ночью, в дождь и нестерпимый зной, в снежную бурю и весеннее распутье с одинаковым вниманием следили они за состоянием пути, и от их бдительности зависела судьба поездов, людей и грузов. И вот они стояли теперь со своими сигнальными фонарями по пути следования поезда Сергея, и он приветливо кивал им головой, хотя вряд ли кто-нибудь из них мог заметить его ночью в окне будки паровоза, стремительно несущегося вперед.
На крутом подъеме
Поезд вступил на подъем и заметно замедлил ход. Сергей, включая песочницу, то и дело подсыпал песок под колеса паровоза — для большего сцепления их с рельсами — и тревожно прислушивался к отсечке пара в цилиндрах. Она напоминала теперь дыхание человека, тяжело идущего в гору.
Взглянув на манометр, тускло освещенный синей лампочкой, Сергей заметил, как его вороненая стрелка дрогнула и стала медленно сползать с красной контрольной черты.
— Ничего идем, Сергей Иванович, — бодро заметил Доронину Брежнев, тоже бросив беглый взгляд на манометр. — Почти не сбавляем скорости.
Однако по тому, как глянул он на манометр, Сергей понял, что бодрость Алексея была напускной. Не подавая виду, что разделяет опасения помощника, Сергей в тон ему весело произнес:
— Кормите получше нашего молодца, а уж он не подведет.
— Да уж куда больше, — ответил Брежнев: — слышишь, как стокер расшумелся?
Стокер, подававший уголь из тендера в топку паровоза, действительно работал непрерывно, разбрасывая по топке всё новые и новые порции угля. Но стрелка манометра все-таки продолжала падать. Правда, в этом пока не было ничего особенно страшного, так как подъем всегда съедал много пара, но Сергею казалось все же, что давление падает слишком быстро.