«Капитан Филин остановился, жестом приказал группе «замри» и прислушался. Где-то вдалеке, не понять на каком направлении, рокотали моторы. Большие моторы, тяжелые, мощные…»
Глава 2
Из журнала боевых действий 28-й армии:
«…ВЫВОДЫ:
1. Противник, опираясь на заранее подготовленные рубежи и усиленно совершенствуя их в инженерном отношении, обороняется на подступах к Гумбиннен. Не проявляя активности живой силой, противостоящие войскам армии части противника оказывают упорное сопротивление действиям наших отрядов, ведут методический артиллерийский и минометный огонь и огневые налеты по нашим позициям.
2. Армия обороняется на достигнутых рубежах, имея в первой линии два стрелковых корпуса, с задачей не допустить прорыва пехоты и танков противника, измотать и уничтожить атакующего противника в оборонительных боях на подготовленных рубежах, в готовности всеми силами перейти в решительное наступление.
Производя частичные перегруппировки сил, войска армии на отдельных участках ведут активные действия по улучшению своих позиций.
3. В соответствии с планом обороны армии войска выполняют оборонительные работы с целью создания глубоко-эшелонированной траншейной обороны.
ПРИЛОЖЕНИЕ: Отчетные карты действий войск 28-й армии за октябрь 1944 года…»
Сосновый лес удобен по всем статьям. Дышится легко, видится далеко, слышится отчетливо. Последний аргумент мог бы стать минусом, ведь хорошо слышишь не только ты, но и враг. Каждое слово, треск сучьев под ногами, даже шорох или отзвук шумного выдоха разносятся очень далеко. Но если молчать, дышать ровно и ступать по сосновым корням, удается идти почти бесшумно. И на мину при таком способе передвижения не нарвешься. Тоже, получается, не нашумишь без нужды.
Но главное преимущество соснового леса – сами сосны. В здешних местах они качественные: толстые, высокие, прямые – корабельные. Укрываться за такими деревьями надежно. Факт.
Капитан Филин остановился, жестом приказал группе «замри» и прислушался. Где-то вдалеке, не понять на каком направлении, рокотали моторы. Большие моторы, тяжелые, мощные. Филин улавливал даже не столько рокот, сколько колебания земли. Упругие колебания, солидные, такие, что бьют в пятки и отдаются где-то в глубине живота.
Танки? Филин незаметно кивнул, отвечая самому себе на мысленный вопрос. Они самые. Другой вопрос: из какого вражьего соединения эти танки? Точно напротив позиций дивизии, в которой служил Филин со товарищи, дислоцировалась 1-я танковая и 131-я пехотная дивизии противника. И где-то здесь же, по расчетам штаба, только чуть глубже, стоял в резерве танковый корпус СС «Герман Геринг». Запросто могли рокотать танки этого самого резерва. Запросто. Понятно, что, пока не увидишь глазом, сведения недостоверные, в рапорт не впишешь, но самому себе можно сказать.
Филин обернулся, взглядом отыскал старшину Бадмаева и жестом указал направление. Не совсем по намеченному маршруту, но и не слишком далеко в сторону. Приемлемо. Да и какой выбор? Если за лесом идет сосредоточение механизированных частей противника, а разведка это пропустит – грош ей цена.
Основные ориентиры капитан запомнил хорошо, но все-таки достал карту.
Итак. Прямо за лесом проходит железная дорога, а чуть правее располагается небольшая станция; ничего особенного, несколько заброшенных домов, пара запасных путей да водонапорная башня. Когда-то это был крупный разъезд, но после реконструкции «железки» в середине тридцатых основная ветка пролегла севернее, а эту оставили как вспомогательную. Казалось бы, расточительно, однако уже тогда практичные немцы знали, что пригодится дополнительный путь на восток. Одного не просчитали, что сгодится ветка и как путь на запад, когда Красная армия погонит захватчиков штыком и гранатой обратно в их логово.
Взгляд скользнул по карте и остановился на пунктирной линии. Ею была отмечена граница Восточной Пруссии, то есть Германии. И граница эта пролегала восточнее линии фронта. Не так чтобы намного, но все-таки.
«Три года топали. – Филин вздохнул и закрыл планшет. – Так и не сфотографировал меня Курочкин у пограничного столба. Жаль. Других-то особых примет, что тут Германия, не осталось, все вывески посбивали, а где фрицы пока – там Курочкина с его «лейкой» уже не будет. Шальная пуля не спросила, нашла лейтенанта в первый же день наступления. Судьба».
Старшина Бадмаев вдруг немного присел и поправил капюшон маскхалата, словно собираясь высвободить из-под завязки левое ухо. Капитан уловил движение подчиненного боковым зрением, но не стал оборачиваться. За линию фронта со старшиной он ходил не один десяток раз и выучил все повадки бурятского охотника. Если Бадмаев напрягся, значит, что-то учуял. Существенное что-то. Вот и достаточно. А что там конкретно уловил старшина, «выяснится самостоятельным образом», если выражаться на манер начальника разведки подполковника Васнецова. Мужика толкового, умного, только больно охочего до изящной словесности, как он сам это дело называл.