За дверью послышались шаги, затем стук. Вадлер встрепенулся, взглянул на Румянцева. Тот убрал пистолет, опустился в кресло, принял небрежную позу, кивнул Вадлеру.
— Да, входите, — громко проговорил тот. Дверь распахнулась, в комнату втолкнули Галю. Она пошатнулась, но удержалась на ногах. Едва сдержавшись, чтобы сейчас же не броситься к ней, Румянцев сказал Вадлеру:
— Я полагаю, господин подполковник, сопровождающий может идти?
И тут Вадлер вдруг вскочил, бросился к двери, закричал:
— Стреляйте, стреляйте в него! Стреляйте же!
Для конвоира это было полной неожиданностью. Он оторопел. Сухо щелкнул выстрел, затем второй. Полицейский, схватившись за живот, застонал и медленно сел на пол, не издав ни звука. Вадлер метнулся было к двери, но Галя, бросившись на него, вцепилась ему в плечи и вместе с ним рухнула у порога. В один прыжок оказавшись возле, Румянцев помог ей подняться, довел до кресла, усадил. Вадлер лежал, прикрыв голову руками, не шевелясь.
— Вставайте, Вадлер, а впрочем, теперь это безразлично. Как это говорится: «Сколько веревочка ни вьется, а конец все равно будет». Надеюсь, вы не забыли еще русских пословиц, господин граф Вадлер?
Вадлер лежал неподвижно.
— Вот что, Галчонок, ты идти сможешь?
Галя утвердительно кивнула головой. Говорить она не могла: ее сотрясали рыдания. Ни слезинки не проронив, стона не издав, выдержала она и жестокие побои и пытки. А это такое ласковое, так давно не слышанное ею «Галчонок» — оно потрясло ее.
Бережно придерживая Галю за плечи, Румянцев повел ее к двери и, прошептав несколько слов, закрыл дверь. Потом подошел к Вадлеру.
— Вы нарушили наше соглашение. И тут вы остались верны себе, Вадлер. Пеняйте же на себя… За предательство Родины, за кровь советских людей…
Прозвучал сухой, короткий выстрел. Румянцев вложил в руку Вадлера пистолет и вышел, плотно притворив за собой дверь.
В этот вечер Курт Кох исчез из города. Задание командования было выполнено.
Глава четырнадцатая
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Город, недавно освобожденный от врага. Смотрят на улицу пустыми глазницами мертвые дома. Капает вода из покореженного крана. Света нет, и по вечерам город погружается во тьму. Редко-редко светятся окна.
Вот одно из них. На столе горит огромная, под старинным фарфоровым абажуром керосиновая лампа. Керосин тоже роскошь в военное время. Но девушка, что, задумавшись, сидит у стола, и не думает прикручивать фитиль. Потом, вздохнув, подходит к широкому окну, облокачивается о подоконник, вглядывается в темноту. На тротуар ложится толстый сноп света. А под деревом стоят двое — парень и девушка. Он с перевязанной рукой, в сдвинутой на затылок пилотке, в гимнастерке с расстегнутым воротом, в зубах зажата зеленая веточка. Совсем еще молодой, круглолицый. Она — тоже очень юная, тонкая, пышноволосая… Галя улыбнулась. Только-только начал оживать город, а улицы его уже заполнили влюбленные пары. И странно, они совсем не ищут укромных уголков, не ищут темноты. К свету тянутся. Впрочем, это понятно. За годы войны темнота всем успела надоесть.
Здоровой рукой парень мягко притянул девушку к себе, поцеловал ее в глаза, потом в губы.
Галя отошла от окна. Словно в юность свою она заглянула. Словно это сама она стояла с Васей Румянцевым под деревом, и на них щедро сыпался с каштанов весенний, легкий пух.
Снова свободен Приморск. Он отвоеван у врага, ее родной город. И она, Галя, его отвоевывала. Тяжело сейчас вспоминать о тех ужасных месяцах, которые тянулись долго, как годы. Последняя встреча с Василием, когда оба были на волоске от гибели. И снова — разлука. Его ждали в штабе фронта на Большой земле.
Улетел Василий. Зажили Галины раны. Она снова вступила в борьбу с врагом. Вместе со всеми партизанами вошла в освобожденный Приморск.
Дня через два она встретилась с Лизой Веселовой в той квартире, где жила Рубцова, где в тайнике скрывался майор Петров. Он тоже оставался в Приморске до дня освобождения города. Последняя операция, проведенная им и присланными ему на помощь людьми, — взрыв гостиницы, где проходило совещание офицеров местного гарнизона. При взрыве погиб и Розенберг. Фюрер не простил ему провала так детально разработанной операции. Правда, суда Розенбергу удалось избежать, чему он был обязан своему родственнику-банкиру. Розенберг, теперь уже полковник, был оставлен в Приморске в должности коменданта. Это было большое понижение. И тяжелый удар по самолюбию чванливого пруссака. Конец его оказался бесславен.