— Я не поеду, Игорь Викторович.
— Так. Значит, решили все же не ехать?
— Окончательно решила.
— Хорошо. А какие же у вас дальнейшие планы?
— Вот хочу с вами посоветоваться.
— Что ж, посоветуемся. А как мама?
— Если вы отпустите меня, завтра отвезу ее на переправу.
— Не возражаю. Кстати, завтра туда идет наша полуторка с грузом. Что же касается вас… Скажите, Галя, вы твердо все продумали? Подождите, не торопитесь с ответом. Понимаете, Галя, от вашего решения очень многое будет зависеть. И не только для вас…
Что ж, у секретаря горкома есть все основания, как говорят, с пристрастием допрашивать ее. Среди заявлений с просьбой послать на фронт, которыми был завален его стол, Галиного не было.
Первые дни войны… Все свалилось так неожиданно, было так непохоже на еще вчерашнее, привычное, казавшееся таким прочным.
«Наши войска оставили…» «Нами оставлен…» «После упорных боев враг овладел…» — никак не укладывалось в сознании, и Галя растерялась. Временами она испытывала мучительный, унизительный страх, но вскоре это прошло. Очень беспощадная к себе, Галя не раз еще мучилась: а может, она вообще трусиха и маловерка?
И только сегодня, когда Галя несла носилки с раненой женщиной, не испытывая ничего, кроме ненависти, она поняла: нет, она не трусиха. Она не боится. И в тыл ей ехать совсем незачем.
В общих словах она рассказала обо всем этом Игорю Викторовичу. И он понял Галю.
Только-только рассвело, когда Галя и Марина Михайловна, ее мать, вышли из дому. Улицы были пустынны, и в них гулко отдавались шаги двух женщин. Казалось, только этот дробный звук и живет ранним утром в еще безлюдном городе.
Покидая город, в котором прожила всю жизнь, Марина Михайловна вздохнула:
— Галочка, а может, не ехать мне, а? Может все обойдется?
— Нет, мамочка, — на ходу обняла ее Галя, — тебе надо уехать. Для тебя так будет лучше, а для меня спокойней. Мы же обо всем договорились вчера… А вот и машина.
…Невдалеке от города их бомбили первый раз.
— Ну-ка, в канаву, быстро! — скомандовал шофер.
Нарастающий гул. Взрыв неподалеку, еще взрыв ближе. Судорожно осыпающаяся стенка канавы, ко дну которой прильнула Галя, вздрагивающее плечо мамы рядом.
— Ничего, мамочка, крепись, родная, — шепчет Галя.
Снова ужасный вой, который проникает в кровь, в мозг, и снова тело старается слиться с землей.
Вновь дорога бежит под колеса. И вновь через час — свирепый вой.
На этот раз шофер не останавливает машину. Он выжимает из старенькой полуторки все, что можно. Но вот машину накрыла зловещая тень. Полоснуло свинцом. Полуторка вильнула вправо, влево, пробежала, виляя, немного по шоссе и нелепо ткнулась в канаву. Женщины выпрыгнули из кузова. На ветровом стекле аккуратные круглые маленькие отверстия. Тело шофера, устремленное вперед, неуклюже повисло на руле. Лица не видно.
Галя протянула руку, заглушила мотор.
Тут же, у машины, женщины вырыли могилу. Копали по очереди короткой саперной лопатой, которую Галя нашла в кузове.
Над могилой вырос холмик. Простой холмик, без особых примет. Только камень на нем и короткая саперная лопата, воткнутая в изголовье.
За это время Галя и Марина Михайловна не обмолвились и словом.
К переправе подъехали на попутной машине. В порту творилось страшное. Почти непрерывно бомбили. Людей масса, а катеров мало. Когда подошел очередной, хлынувшая к причалу толпа разъединила Галю с матерью. Марине Михайловне все же удалось сесть на катер.
Когда катер стал отходить, Галя услышала отчаянный, сильный голос матери и рванулась ему навстречу.
— Галочка, дочка!.. — Мать стояла у самого борта и, простирая руки к дочери, что-то кричала.
Не вытирая бегущих по щекам слез, Галя помахала матери рукой. Она стояла у самой воды, рядом с каким-то моряком, казалось, безучастно наблюдавшим за всем происходящим, и смотрела вслед катеру. И не заметила, как вдруг пусто стало вокруг, как внезапно из-за облаков вывалились «юнкерсы». Столбы воды взметнулись вокруг удалявшегося суденышка, а когда они осели, катера не стало. Галя закричала и потеряла сознание.
Когда очнулась, увидела низко склонившееся к ней лицо моряка. Он сурово сказал: «Никто не спасся». И потом: «Будь сильной, дивчина…» Он, видимо, не умел утешать. А Галя и не хотела этого.
До вечера бродила она по городу. Бродила без цели, ничего не видя вокруг. Какие-то обрывки мыслей мелькали в голове. Что хотела сказать ей мама, чего она, Галя, не услышала, не разобрала?.. А в этом городе они как-то были с Василием, вот здесь, на набережной, кажется, сидели долго-долго. Говорили о любви…