Мчится поезд на север по знакомым местам. В открытые окна вливаются хвойные запахи, ароматы трав. Не надо опасаться бомбежек, нападения диверсантов — фронт уже далеко за государственной границей. Мчится поезд, но еще быстрее несутся мысли Петра на заставу… Скоро встретит он любящий, глубокий взгляд Кати, услышит раскатистый бас Синюхина. И пусть сердится или не сердится Катя — крепко при всех ее обнимет… Сейчас даже думать не хочется о том, что недолгой будет эта встреча с друзьями — ведь он дал Гладышу слово вернуться в группу. Там он нужен Родине. Петр помнит, как, вручая награды, генерал сказал ему:
— У вас, товарищ старший сержант, незаурядные способности к разведывательно-диверсионной работе. С вашим талантом и опытом вы сможете оказать Родине еще немало услуг…
Тогда Шохин и дал слово вернуться после отпуска в парашютно-диверсионно-разведывательный отряд к Гладышу, Валюшко и радистке Наде. Куда-то направят их теперь!
Подъезжая, Шохин вдруг задремал и на станции Боярской соскочил с подножки вагона, когда поезд уже тронулся.
За станционным зданием стоял грузовик, готовый к отправлению.
— Стой! Стой! — подбежал Шохин к машине. В одной руке Петра болтался вещевой мешок, в другой он держал шинель.
Сидевший рядом с шофером младший лейтенант выглянул из кабины.
Шохин приложил к пилотке руку:
— Разрешите обратиться, товарищ младший лейтенант?
— Подвезти, что ли?
— Так точно. В часть полковника Усаченко.
— Ладно, залезайте наверх. Из госпиталя?
— На побывку, товарищ младший лейтенант. Разрешите?
— Садитесь.
Шохин ловко вскочил в кузов машины. Там на ящиках и тюках сидели семеро пограничников. Они приняли вещи Петра и потеснились. Ни одного знакомого! А как хорошо было бы встретить кого-нибудь из старых товарищей.
— Что здесь новенького? — обратился Шохин к пожилому ефрейтору с красной нашивкой ранения.
Тот обрадовался случаю поговорить.
— Это в каком смысле? Если насчет фронтов, так за последние три дня наши фашистов эвон куда угнали! Если взять города крупного калибра, так, значит Яссы освободили, Кишинев. А вчера передавали, что тридцать первого августа наши в румынскую столицу Бухарест вступили.
— Знаю. На этом фронте как?
Пограничники с удивлением посмотрели на Шохина.
— Здесь к концу дело подошло. Капут и финским и немецким фашистам, — ефрейтор сдвинул фуражку на затылок. — Как говорится, «догорай, моя лучина». А вы, товарищ, что же — совсем положения на нашем фронте не знаете?
— Только по газетам следил. Из Москвы еду. Последнее время далеконько был. Подробности узнать не терпится. Я раньше служил на шестой заставе старшего лейтенанта Марина.
Ефрейтор еще раз взглянул на Петра:
— Товарищ Марин капитан уже теперь! Боевой офицер. Я с его заставы.
Петр обхватил ефрейтора за плечи:
— С шестой?! Расскажи, кто там остался? Я — Шохин, пулеметчиком был на заставе… Как Синюхин?
— Слыхал про тебя. Не раз слыхал! В клубе и по сю пору твоя карточка висит. Да и старший сержант Синюхин часто вспоминал тебя!
— Жив, не ранен? — насторожился Шохин.
— Товарищ Синюхин в школу лейтенантов от нас уехал. А сейчас в армии товарища Черняховского. Лейтенант уже. Да если интересуешься, могу все по порядку доложить… А приедем, и письма покажу.
Шохин опустил голову. Не удалось встретиться со старым другом!..
В полк прибыли к полудню. Шохин, вместе с ефрейтором, соскочил у землянки разведвзвода.
Недалеко была расчищена и посыпана песком небольшая площадка, на которой стояли ровные ряды скамеек, занятые пограничниками. Перед ними стол и выкрашенная в черный цвет доска. Капитан Седых проводил занятия.
С каким волнением вглядывался Шохин в лица бойцов. Как будто и солнце не светило, и ветер не дул, а глаза слезились, и он видел перед собой только расплывчатые пятна.
Родная застава, к которой все время рвалось сердце, которую никогда не покидал в мыслях! И все, что делал там, на Украине, было от имени его шестой пограничной заставы.
— Вот что значит в родные места вернуться! — тихо проговорил ефрейтор, глядя на Шохина.
— Где КП заставы? — с трудом спросил Шохин, не увидев среди бойцов знакомых.
— Вот та землянка, наискосок.
Шохин опустил вещевой мешок на землю, бросил на него шинель.
— Я к командиру, — сказал он дневальному. Одернув гимнастерку, чуть сдвинул на правый бок пилотку и направился на командный пункт.
Марин сидел за столом, заваленным книгами. Услышав стук, не отрываясь от чтения, разрешил: